"В огне" - читать интересную книгу автора (Тхи Нгуен Динь)

VI

Весь день не прекращались тревоги и налеты. Суан позвонил по телефону «домой», в штаб. Он разговаривал с Хынгом, командиром полка, просил прислать снарядов, потому что, судя по всему, здесь предстояли тяжелые бои. Повар принес на КП вареные бататы, офицеры поели и разошлись. Фаунг отправился вместе с Виеном на противоположный берег реки проверить стоящие там батареи. Суан поехал на позиции «шестерки», намереваясь после этого заглянуть в «единицу».

Солнце припекало все сильнее. В расположении роты, где вчера еще стояли лужи, сегодня все подсохло, и следы шин, отпечатавшиеся в грязи, стали тверже камня. Ветки, которыми были замаскированы пушки, завяли. Солдаты, вот уже который день бессменно дежурившие у орудий, совсем почернели на солнце. Пот пятнами проступал на их выгоревших гимнастерках. Где-то высоко в небе надоедливо гудели самолеты-разведчики. Время от времени громыхали далекие взрывы, доносившиеся как будто из-под земли.

Да, огневые позиции выглядят теперь необычно. Суан вспоминал, как несколько лет назад их перебросили к западной границе на перехват самолетов, забрасывавших диверсантов. В безлюдных глухих дебрях легко было замаскировать и спрятать орудия так, что даже любопытствующие прохожие ничего не замечали. А сегодня пушки торчат прямо посреди поля, у самой дороги. И даже после объявления тревоги люди расхаживают и ездят на велосипедах по большаку. Вон кадровый работник жмет на педали, торопится на службу. Парень везет Девушку сзади, на багажнике; проезжая мимо батареи, они с любопытством поглядывают на солдат, не прерывая своей болтовни. Крестьянки идут с поля, неся на коромыслах снопы только что скошенного риса. Они уже скрылись за поворотом, но кажется, будто под высокими сандаловыми деревьями у дороги все еще звучит звонкий смех и ветер доносит аромат спелого риса.

Солдаты теперь все молодые, средний возраст двадцать лет; есть и такие, кто ухитрился вступить в армию в семнадцать и даже шестнадцать лет. Как и старшие их братья, победившие под Диен-биен-фу, нынешние ребята отнюдь не имеют геройского и грозного вида. Чаще всего они невысокого роста и довольно-таки щуплые, но Суан хорошо знал, какая за этим кроется выносливость, сила и железная стойкость. Они способны месяцами спать на голой земле под открытым небом, есть пустой присоленный рис с дикими овощами и, несмотря ни на что, из ночи в ночь совершать стремительные переходы, а днем рыть и рыть окопы, переворачивая своими лопатами горы земли. Ведь они — плоть от плоти народа, который тысячелетиями, подтянув потуже пояс, сражался с джунглями, с ураганами, засухами и наводнениями за каждый клочок земли… На лицах их, добродушных и чистых, всегда, кажется, вот-вот вспыхнет веселая улыбка, а в блестящих черных глазах видны ум и смекалка. И еще — чего не было раньше — нынешние молодые солдаты все кончили до армии четыре или пять классов, а немало и таких, у кого за плечами десятилетка. Всего десять лет строили мы новую жизнь[19], у нас не всегда было вдоволь одежды и риса, но зато в каждой глухой деревушке есть теперь школа.

Несколько лет назад многие старые командиры и партработники колебались, не веря, что молодежь сможет выдержать испытания войны. Ведь во время Сопротивления[20] каждый солдат был человеком, испытавшим на себе позорное бремя рабства. На лицах бойцов лежал тогда, различимый с первого взгляда, отпечаток долгих лет голода, нужды и лишений. Для них винтовка была не только оружием, но и ключом, отворившим двери темницы.

Сегодняшние молодые солдаты с самого детства чувствовали себя хозяевами своей страны, своего будущего; у них было все — и рис и книжки. А выучившись и придя на работу, они, случалось, негодовали, что какой-нибудь кадровый работник зажимает демократию или недостаточно разбирается в технике и науке, чтобы как следует руководить производством. Им не нравилось, скажем, что во многих деревнях нет еще электрического освещения, нет насосных станций или сельскохозяйственных машин, нет кино и домов культуры.

Но что значит все их недовольство в сравнении с лишениями и тяготами, выпавшими на долю людей постарше! Ведь никто из этих парней и девушек не испытал на собственной шкуре, что такое колонизатор, жандарм, помещик, уездный начальник или деревенский староста!

Смогут ли они проникнуться ненавистью к империализму? Не дрогнут ли перед лицом врага?

Но когда началось испытание огнем, то «отцы и дядья» убедились, что молодежь не уступает старым бойцам в мужестве и отваге; зато у молодых, кроме смелости, были еще и знания, они легко овладевали военной наукой, умели обращаться с техникой. Они и мыслили по-новому, часто ставя проблемы, которых старые кадровые работники, как Суан, просто не замечали или не всегда могли сразу понять. В своей повседневной работе Суан часто убеждался, что ему не хватает знаний. Но он не мог подменять живое дело пустыми казенными лозунгами и вот — с поседевшей уже головой — старался учиться, жадно тянулся к знаниям. «Я должен многое знать, — твердил он себе постоянно. — Должен научиться выслушивать людей. Иначе можно стать камнем, лежащим у них на дороге…»

Суан и друзья его одних с ним лет, встречаясь, часто говорили друг другу: «Хо Ши Мин и другие наши руководители всегда отмечают, что народ наш — героический народ. Но мы не всегда осознаем до конца все значение этих слов!»

И когда Суан видел, как эти юноши, похожие на только что распустившиеся цветы, впервые попав под огонь, стоят насмерть, ему казалось, будто перед глазами его встают те, кого смерть скосила в пути, кто отдал до капли свою кровь за революцию, за отечество. И Суан говорил им: «Будьте спокойны, товарищи! Ничто не пропало даром — ни одна ваша мысль, ни один ваш шаг, ни одно движение вашего сердца!.. Вы не зря шли в рост на пулеметы, не зря умирали в одиночестве под пытками… Все самое прекрасное, самое возвышенное и дорогое, чем бились сердца тысяч и тысяч солдат и подпольщиков, не только сохранилось нетленным, но расцвело с новой силой в сердцах сыновей и дочерей — наших сегодняшних двадцатилетних…»

— Готовность номер два!.. Расчетам можно уйти в укрытия!..

На позиции роты неожиданно пришла тишина. И тогда из-за брустверов орудийных гнезд, из ходов сообщения высыпали солдаты. Весело переговариваясь и утирая пот, они торопились к землянкам.

Суан вытащил мокрый платок и вытер лоб.

— Товарищ комиссар, не зайдете к нам отдохнуть?

Слыша, как солдаты наперебой его приглашают, Суан снял шлем и, пригнувшись, вошел в одну из землянок. Парень с оспинками на лице уселся за спиной комиссара и принялся обмахивать его веером. Лай, командир расчета, налил гостю чаю.

Суан, конечно, не помнил по именам всех солдат. В этом расчете он знал только Лая и еще одного парня по имени Бинь, которого все называли «крупнейшим ротным писателем». Бинь преподавал раньше литературу в школе, в армии он служил уже около года.

— Ну как, — спросил Суан, — созданы ли за это время новые произведения?

Бинь смущенно улыбнулся.

— Он недавно закончил рассказ и отослал его в редакцию «Ван нге куан дой»[21], — сказал парень с оспинами ломающимся еще голосом.

— А вас я раньше, кажется, не встречал. Вы из пополнения?

Соседи щербатого паренька похлопали его по спине.

— Точно! Тат попал к нам уже после боев у Дой-шим.

— Как у вас вообще идут дела, ребята? Место ведь новое…

— Да вот ни разу еще не отстрелялись как следует. Черт знает что!

— Ничего-ничего, у вас все впереди.

— Ясное дело, мы сами понимаем: этот перекресток — как заноза для «джонсона».

— Ну и отлично!

— Янки летают здесь на своих «громовержцах» да на «фантомах»[22], которыми они запугивают весь мир.

— Все эти «громовержцы» загремят прямо на тот свет. А «фантомам» там только и место — с привидениями и мертвяиами!

— Ополченцы даже из винтовок сшибают реактивщиков. Вон в Куанг-бине[23] в феврале этого года упал самолет. Оказалось, летчик был убит пулей; она пробила ему горло и разнесла затылок.

— Да, во сколько раз быстрее звука он ни летай, а нам на земле надежней и проще!

— По этому делу ребята на Юге — чемпионы. Ходят на своих двоих, а что ни бой — гробят десятки самолетов.

— У нас во Вьетнаме «аэродромные мастера» — высший класс!

Разговор становился все оживленнее. В землянку набился уже и соседний расчет. Седая голова Суана резко выделялась среди обступивших его парней, темнокожих, словно прокопченных дымом.

— Глядите, девчата с фабрики несут нам чай!

— Ну, наконец-то попьем вволю!..

По тропинке через поле шла к батареям цепочка женщин с коромыслами на плечах; мерно покачивались подвешенные к коромыслам кувшины. Видно было, что дорога хорошо им знакома. Они прошли прямо на позиции, поставили кувшины на землю и, сняв с головы ноны, стали обмахиваться ими как веерами. Девчонки помоложе бросились собирать бидоны, кружки и фляги.

Девочка лет пятнадцати с хвостом черных волос за спиной подбежала к землянке, где сидел Суан.

— Давайте посуду!

— Здравствуй, Туйен. — Лай протянул девочке флягу. — Сегодня ты угощаешь таким же вкусным чаем, как вчера?

— А он у меня всегда одинаковый — зеленый!

Она засмеялась, но, увидев незнакомого седого военного, смутилась.

— Не тяжело вам носить сюда чай?

— Вот еще! Если хотите, выкопайте себе целый бассейн, а мы вам воды натаскаем — полный нальем, до краев. Надо вам выкупаться, чтоб не были такие черные!

Все расхохотались. Туйен нацепила на себя семь или восемь фляг и, растопырив пальцы, подхватила несколько эмалированных кружек. Маленькие ступни ее замелькали по темной раскаленной земле.

К четырем часам вернулся Дык. Позвав Тхо и Хюйена, ротный сказал:

— Все в порядке. Присмотрел отличное место. Правда, деревья закрывают обзор; придется срубить. Жаль, такие красивые фыонги, высоченные… Если соберут побольше людей, за ночь кончат. Товарищ Тай обещал прислать сто пятьдесят человек. Как стемнеет, начнем…

Он не успел договорить, раздался сигнал тревоги.

— Ладно, иди отдыхай, — сказал Хюйен. — Мы с Тхо управимся сами.

Но Дык, посидев минуту, вскочил. По звуку моторов он понял, что самолетов много и они идут прямо на батареи. «Атакуют!» — пронеслось в мозгу Дыка. Он побежал на КП.

Набросив на плечи накидку из парашютной ткани, Дык встал рядом с окопом наблюдателя. Кан, сидевший в окопе, — он заменил Тоана, раненного у Дой-шима, — улыбнулся ротному и прильнул к окулярам.

На позиции все молчали. Слышно было лишь, как поворачивались стволы пушек. «Жарко, — подумал Дык, — в кожухах быстро высохнет масло, надо бы не забыть… Кто это, неужели комиссар?.. Стоит, прислонившись к брустверу, около пушки Лая…»

И Дык невольно вспомнил Диен-биен-фу. Он пришел тогда в ПВО рядовым пулеметчиком, а Суан был уже замполитом батальона. Дык помнил — словно это случилось вчера — тот день, когда их рота сбила первый Б-26[24]… Самолет огромным костром вспыхнул в небе, прямо над ними. Суан сорвал с головы шлем и, радостно крича, подбросил его высоко вверх. А Дык так и застыл у пулемета, забыв, что еще идет бой и кругом рвутся бомбы…

За все эти долгие военные годы Дык больше всего возненавидел самолеты. В начале войны не было еще пушек и солдаты не умели вести бой с авиацией. Самолеты сносили с лица земли деревни, мосты и дороги, безнаказанно улетали и возвращались снова, а он, стиснув зубы, глядел им вслед…

У него с самолетами были свои, личные счеты: свинец, пущенный с неба, убил Шам, его сестру! И сейчас, вспоминая о ней, он чувствовал щемящую, острую боль. Родители Дыка умерли рано, и Шам заменила ему мать. Дык навсегда запомнил страшный голод сорок пятого года, месиво из отрубей, раздиравшее горло… Ему было тогда десять лет. Шам ушла вместе с братом в Фу-тхо[25]. Бог знает какими судьбами удалось ей наняться в дом богача. Он держал целую свору собак; огромные и страшные, как пантеры, они бегали по всему имению. Днем Дык прятался, забившись в заросли на холмах, где рос чай, а вечерами прокрадывался к изгороди позади дома и, притаившись, сидел там, пока не окликал его голос сестры:

— Дык, милый, где ты?..

Шам просовывала сквозь узкую щель в изгороди узелок с холодным рисом, который она, сама чуть живая от голода, сберегала для брата. И покуда он жадно поглощал сухие комки риса, рука сестры легонько гладила его волосы, щеки, плечи. Они не видели друг друга, он слышал только, как Шам негромко плакала по ту сторону изгороди.

А когда пришла революция, Шам убежала от хозяев и вернулась вместе с братом в деревню. Затем началась война, и она ушла в партизанский отряд. Дык пошел вместе с ней. Партизаны привязались к нему, вскоре он стал в отряде связным.

В четырнадцать лет он был уже связным партизанского штаба уезда, потом его взяли в батальон ополчения. Он все больше отдалялся от дома. Французы устроили в их округе «белую зону», понаставили всюду форты и заграждения, и ему очень редко удавалось повидаться с сестрой.

Никогда не забудет он ту декабрьскую ночь пятьдесят второго года. В непроглядной тьме под резким, холодным дождем перешел вброд речные протоки, глубокие и топкие, как болота. Когда пробрался наконец к своему дому, у него зуб на зуб не попадал от холода. Но дом был пуст. Он решил заглянуть к соседям. Старуха, приоткрыв дверь, посветила бамбуковой лучиной прямо ему в лицо и, узнав, вдруг заплакала навзрыд:

— Ох, какое у нас тяжкое горе!.. Самолеты налетели и убили из пулемета твою сестру!..

Поэтому в пятьдесят третьем, услыхав, что его берут в ПВО, Дык ни о чем больше и не мечтал. Под Диен-биен-фу появились уже зенитные пушки и пулеметы, которые впервые дали отпор самолетам. Все говорили: «Ну, теперь и умирать не обидно!..»

А Дык с тех пор так и не разлучался с зенитками: сперва — служба на батарее, потом — артучилище. Теперь он командует ротой. И в небе снова вражеские самолеты — американские!..

Приближалась новая группа реактивщиков. Они не пошли прямо на зенитные позиции, а широкими кругами стали уходить к югу. «Хотят зайти со стороны солнца», — подумал Дык.

Тут же, словно отвечая его мыслям, раздался голос связного, слушавшего КП группы.

— Приготовиться к заходу с запада… Цель — четыре головных Ф-105!..

— Рота, внимание!.. Цель — четыре головные машины!.. — выкрикнул Тхо слова команды.

— Товарищи! Спокойнее, не горячитесь… Цельтесь получше! — Политрук Хюйен говорил с солдатами так, словно они были охотниками, обложившими матерого зверя.

Поблескивающие стволы зениток быстро поднялись к небу. От рева самолетов дрожала земля. Кан, глядя в окуляры дальномера, выкрикивал:

— Четыре тысячи… шестьсот!.. Четыре тысячи… двести!.. Три тысячи… девятьсот!..

Они шли прямо на батареи! Дык увидел, как первый самолет лег на крыло и понесся к земле.

Ухнули пушки, изрыгнув длинные языки пламени. Метнувшийся в стороны воздух рванул накидки из парашютной ткани за плечами бойцов.

Самолет, сбросив бомбы, задрал нос кверху, уходя от повисших вокруг разрывов.

— Что, сволочь, не выдержал?! — закричал Дык.

Бомбы, ревевшие, как сирены, взорвались за его спиной, где-то в поле.

Следующий самолет, оглушительно воя, вошел в пике. Земля на позициях содрогнулась от взрывов. На этот раз бомбы упали неподалеку, рядом с дорогой; осколки застучали по густым веткам сандалов. В тучах дыма и пыли красными сполохами вспыхивали залпы зениток…

— Молодцы, ребята! Отлично стреляли!.. Спокойнее, сейчас будет новый заход… Наводить как можно тщательней! — Голос Хюйена — самого его не было видно в густом дыму — звучал неторопливо и спокойно.

Два самолета, поднявшись повыше, описывали круг в небе.

— Эти двое с перепугу побросали бомбы куда попало!

Суан присел рядом с Дыком на бруствер и протянул ему сигарету. Оказалось, что у них нет спичек.

— Они сейчас отвлекают наше внимание. — продолжал Суан, — их цель — «единица» и мост.

Кан бросил им из своего окопа коробку спичек. Они прикурили и стали наблюдать за тем, что происходило у моста.

Один из самолетов начал пикировать на мост примерно с пятнадцати тысяч метров. От него отделилась огненно-красная искра, за которой потянулся хвост белого дыма.

— Бьет ракетами, гад!

Самолет продолжал пикировать на мост, направляя полет ракеты. «Единица» открыла огонь. С другого берега реки тоже заговорили пушки. Темный силуэт самолета неотступно преследовали белые дымки разрывов. Вокруг сетью сплетались красноватые линии трассирующих снарядов.

Пилот не выдержал и круто взмыл вверх. Над рекой взметнулся высоко к небу гигантский белый фонтан. Ракета упала в воду! Дык и Суан ясно видели, как на речной глади заблестели под солнцем волны.

Следующий Ф-105 спикировал на мост, за ним — еще один… Рвались бомбы, грохотали пушки, ходуном ходила земля. Черный дым, поднимавшийся над воронками, смешался с пороховой гарью и затянул весь берег. В бамбуковых зарослях и в кронах деревьев метались и тревожно кричали птицы.

Бой у моста становился все ожесточеннее. Разрывы и выстрелы слились в сплошной, непрерывный грохот. У Дыка, смотревшего, как «единица» стеной огня встречает каждую вражескую машину, от напряженного ожидания гулко колотилось сердце. Он поднял руку и показал комиссару на мост.

— Обратите внимание, со стороны высоты «сто двадцать» наши позиции совершенно открыты. Противник все время заходит именно оттуда. Надо заткнуть эту дыру!

Суан вскочил и, подбежав к одному из наблюдателей, выхватил у него бинокль. Дык встал на бруствер.

Огромный столб черного дыма, крутясь, поднялся прямо над расположением «единицы»; рядом появился еще один. Огонь зениток сразу ослабел, выстрелы раздавались все реже. Судя по звуку, действовали всего два или три орудия. Гнев стиснул Дыку горло: «Все из-за того, что до сегодняшнего дня так и не сменили позиций!.. Мы здесь на отшибе, можем только глазами хлопать!..»

Самолеты, звено за звеном, отбомбившись, уходили в сторону моря. На смену им шла вторая волна.

Суан протянул бинокль Дыку:

— Мост цел! Ну, ладно, я подъеду в первую роту, погляжу, как у них там дела.

Дык не решился возразить комиссару, но в душе встревожился: шутка ли — тащиться по этой дороге под бомбами…

— Надо усилить наблюдение, — продолжал Суан, — чтобы они не проскользнули с тыла!..

Через несколько секунд Дык увидел, как «газик» комиссара петлял по дороге между полями.

Шестнадцать «мухобоек» шли прямо к мосту. Первое звено снизилось и сбросило бомбы на позиции зенитчиков, прикрывавших мост.

«Они решили раздавить «единицу»!» — пронеслось в мозгу у Дыка.

«Газик» мчался по большаку, прижимаясь к зарослям филао[26].

«Единица» все-таки продолжала огонь. Дык прислушался, выстрелы стали более частыми. «Так и есть… три орудия… четыре… теперь — пятое… и шестое… Молодцы, ребята!..»

«Газик» проскочил последний участок мощеной дороги перед мостом и остановился, свернув в засеянное бататами поле у самой реки. Дык хорошо видел в бинокль, как комиссар бежит по полю, но вот он исчез в облаке дыма.

«Мухобойки» непрерывно снижались и подымались, вися над мостом. Снова огромными черными грибами встали фонтаны взрывов. Мост заволокло дымом.

— Один готов! — крикнул вдруг Хюйен, стоявший рядом с Дыком.

— Горит!.. — закричали бойцы.

— Горит, сволочь!..

— Смотри, дым так и прет!..

Самолет пытался набрать высоту, волоча за собой длинный черный шлейф. Потом начал полого спускаться к морю.

Когда все смолкло, в ушах у Дыка долго еще отдавался грохот боя.

Над рекой в расплывающемся черном дыму забелело бетонное тело моста. Его хорошо было видно в бинокль. Мост совершенно не пострадал, хотя поля и дорога рядом были перепаханы бомбами, а деревья — начисто сбриты взрывами.