4

Из Херсона Юрась возвратился раньше, чем думал. Солнце еще ослепительно светило, душный покой окутывал тихие хаты, пыльные акации. Хождение по городским отделам кадров оказалось бесполезным: то, что предлагали, его не устраивало.

Вечером Юрась собрался проведать Лизу. Он уже оделся в новый костюм и туго затягивал галстук на белоснежной рубашке, когда вошел Андрей. В открытые на миг двери раскаленным угольком вкатилось заходящее солнце.

— Ну как, нашел в Херсоне что-нибудь подходящее?

— Пока нет. Правда, еще в порту не был.

— А чего вернулся рано? — Андрей недовольно оглядел брата, который улыбался себе в зеркале.

— В кино спешил. Говорят, фильм хороший.

— В клуб ходят после работы, когда дела сделаны, — сурово проговорил старший Комышан. Он был выше Юрася, плотнее, с резкими чертами красивого цыганского лица, которому придавали суровость густые черные волосы.

Андрей опустился в мягкое кресло, открыл пачку сигарет, вытащил одну и медленно размял ее.

— Ну и вырядился! Как на танцы… — он на миг запнулся, — или в загс.

— Можно и на танцы! В галстуке после гимнастерки очень даже приятно.

— Но не в такую жару, — сказал Андрей.

В зеркале Юрась видел, что брат задумался. Но вот складки в уголках губ разгладились, лицо посветлело.

— Вот что… Нечего тебе в Херсоне слоняться, и здесь, в Лиманском, есть работа. У нас место освободилось… Парень ты крепкий. Подучишься. Я помогу. Думаю, возьмут… Оберегать природу — дело почетное… А если всей семьей… Глядишь, и в газете напечатают… Могу поехать в Херсон, поговорить с начальником.

— А если ты вдруг рыбку в город повезешь? Со мной такое не пройдет. Я и родного брата не пощажу. — Юрась с улыбкой вновь посмотрел в зеркало на Андрея. — Так что прикинь…

Старший Комышан поморщился.

— Дурной ты еще, братец. Жизни не знаешь… Какая там рыбка! Но нам в инспекции такие нужны.

— Глупые?

— Настырные. К нам трус или лодырь не пойдет, а если и придет, то не задержится. Оттого и текучесть… Начальник у нас хороший. Требовательный, правда. Возьмет человека, даст ему осмотреться, привыкнуть к работе… Но если кто пришел поспать, отдохнуть на свежем воздухе, поездить по Днепру на государственном бензине да еще рыбки взять, то вызовет, поговорит по душам, разъяснит, что к чему. Бывает, что и выгонять не надо — сразу заявление по собственному желанию… А ты наш парень, лиманский, к воде с пеленок привычный… Так похлопотать?.. Хоть ты и собираешься разоблачать меня…

— Я тебя буду перевоспитывать, если споткнешься, — все еще не отходя от зеркала и уже в который раз перевязывая узел непокорного галстука, засмеялся Юрась.

Наконец завязал узел, как хотел. Настроение у него было прекрасное. В конце концов, чего ему нужно от Лизы? Когда она прогоняла его, то была права. К чему дурная слава! Особенно такой нежной и стыдливой? Она и не подозревает, что он, Юрась, может пойти на все, даже жениться!.. Еще никогда в жизни он не встречал такой, как Лиза. Ни здесь, в Лиманском, ни в Средней Азии, где служил. Правда, до сих пор вообще не очень обращал внимание на девушек. Немного завидовал тем, кто получал от подруг письма. Ему самому писали мало: мама плохо видела, а Андрею было некогда. И только на вторую весну армейской службы сердце растревожилось, ночами снились русалки, танцовщицы, акробатки в купальных костюмах… А теперь вот Лиза — внезапно, будто иголкой кольнуло в сердце, и боль эта была ему нестерпимо сладкой, желанной, как глоток воды в жару.

Лиза со своими желтыми зовущими глазищами, длинными руками, гибкая, как ласочка, виделась ему слабой и нежной, такой, которая ждала мужской защиты и готова была пойти за настоящим мужчиной. И это волновало сильней, чем любая холодная красота. Вот выздоровеет она, и пройдется он с ней по Лиманскому, чтобы все увидели, какие у нее глаза, коса, какая она необыкновенная. И он рядом с ней будет уже не просто Юрась, а самый счастливый в мире парень. А то, что она старше его на какие-то два-три года, — ерунда… Какое это имеет значение! Им только нужно объясниться, и сегодня же. Потому и сказал брату неправду, что собрался в кино. Нужно ему это кино! Придет время, все расскажет! А сейчас не к спеху.

Юрась отвернулся от зеркала.

— Ну как, Андрей?

Тот неопределенно покачал головой.

Юрась подошел, с напускным превосходством похлопал его по плечу: «Бывай!» — и направился к двери…

* * *

К Лизе в тот вечер Юрась не попал. Потратившись на новый костюм, он остался на бобах. А без подарка появиться не мог. Хотя Лиза и не приглашала, даже гнала его от себя, но коль скоро проговорилась, он все равно собирался пойти. Только где взять денег? Одалживать у Андрея не хотел. А к матери обращаться было стыдно. Следовало ей давать, а не у нее выпрашивать. Да и как занимать у родной матери, она все дает насовсем. Брать у нее нелегкие, мозолистыми руками заработанные деньги и покупать на них кому-то подарок? Нет!

От этих мыслей настроение у Юрася испортилось, и, вместо того чтобы идти к Лизе, предстать перед ней в новом костюме, он начал бродить по улицам, напряженно соображая, где бы раздобыть деньги…

Темнело быстро. Сумерки скоро выползали из закоулков. В этот вечер все вокруг было прекрасно; небо над заливом казалось густо-синим, в воздухе пахло чебрецом и полынью, не горько, а сладко. Неподалеку от Дома культуры Юрась заметил Андрея. Брат направлялся к автобусной остановке.

«Чего это он на ночь глядя едет в Херсон?» — удивился Юрась, и внезапно его словно обожгло. Мысль была такой неожиданной, что он даже на секунду остановился, а потом чуть не побежал, будто убегал от нее. Выход найден. Пока нет Андрея, он возьмет лодку и поедет в плавни. Отыщет какие-нибудь браконьерские сети или верши, выберет их, рыбу продаст — вот тебе и готовые деньги. Может, на ондатровый капкан наткнется, зверюшку возьмет. На воде освежует, а шкурку спрячет. Есть такие пройды, которые по пять шкурок в каждый резиновый сапог запихивают, чтобы инспектор не нашел. Но ему и одной хватит, чтобы купить Лизе подарок.

И все же по спине пробегали холодные мурашки… Какой поднимет крик Андрей за то, что взял мотор! А может, и не узнает?.. В конце концов, скажет, что ездил практиковаться в будущей инспекторской службе.

От этой мысли Юрась улыбнулся. Как-то оно будет?

Он решительно двинулся к дому. Быстро переоделся. Потом пробрался в спальню и, незаметно для матери и Насти, взял Андреево ружье и ключ от лодки. Без оружия ехать ночью в плавни нечего и думать. Наскочишь на браконьеров — эти люди без жалости утопят. Сколько уже топили и подстреливали. Да и между собой не раз схватывались: друг у друга сети очищали или из капкана зверюшек забирали. Плавни на такие трагедии богаты, и не одну из них навеки спрятала вода.

Уже совсем стемнело, когда он вышел с ружьем, на ощупь, не светя, отыскал в сарае мотор. На крыльце дома появилась мать, спросила, что он делает там ночью. Юрась буркнул в ответ что-то неразборчивое, успокаивающее. Спрятав ружье в сарае, поднял мотор на плечи и медленно побрел к обрыву.

Хоть и крепкий парень был, имел спортивный разряд, но под тяжелым мотором все равно гнулся, чуть ли не падал на крутой дорожке. Андрей, старше и посильнее, никогда не носил мотор напрямик, а вез его по дороге на мотоцикле. Споткнувшись на обрыве, можно свернуть шею. Но Юрася сейчас ничто не останавливало. Все, что делал, было ради Лизы. А для нее ничего тяжелого или не исполнимого не было.

Отыскал на причале лодку брата, приладил мотор. Потом сбегал за ружьем…

Тихонько отгреб на глубину. Уже когда рванул на себя заводной тросик и мотор заревел, разрывая тишину, из помещения рыбинспекции выбежала сонная сторожиха Нюрка. Тем временем Юрась успел нырнуть с лодкой в ночь, и Нюрка, решив, что это Андрей Комышан — он еще с вечера расписался в журнале о дежурстве, — спокойно пошла досматривать сны.

Юрась плыл по тусклой, словно свинцовой воде. Темнота окружала его, присасывалась как пиявка. Над заливом царила ночь, и когда он выключил мотор, стало слышно, как за черной завесой тяжело дышит далекое море, а у борта плещет волна, мягко поднимая на своей груди лодку.

Ритмично, на выходе в море, мигал длинным острым оком маяк, притягивая за мгновенной вспышкой еще большую темень.

Вскоре завеса ночи словно бы раздвинулась, и Юрась вспомнил про этот известный оптический обман: он подъехал к плавням, и высокая стена камышей отразила слабый свет далеких звезд.

Юрась почувствовал знакомый запах детства, который и в армии, далеко отсюда, не забывался. У берегов лимана уже «зацветала» вода. Пахло зеленью, соленым и еще чем-то непостижимым, но таким волнующим, что дышалось легко и хотелось дышать поглубже, побольше вбирать в себя этот пьянящий аромат.

Взлетела испуганная шумом дикая утка, забарахталось что-то в камышах.

Юрась осмотрелся в серой мгле, старался определить, где могут стоять капканы. Он заехал на сильное течение. Убедившись, что без света ничего не найдет, включил электрический фонарик. Свет ослепил глаза. Одной рукой подгонял лодку легкой правилкой, держась у камышей, второй подсвечивал. Внезапно увидел вершу — над ней торчал поплавок.

Юрась вытащил снасть; в ней бился килограммовый осетр. «Не нагулялся, дружище. Что поделаешь, такова доля твоя», — сочувственно подумал Юрась, все же бросая его в лодку. Не оставлять же добычу на произвол судьбы!

Осетрик проблемы не решал — в Лиманском им никого не удивишь. Нужна была хотя бы одна ондатра. Да разве заметишь в такой темноте чужие капканы — здесь и хозяину не просто их найти. Одна надежда — подстрелить. Но он уже наделал столько шума здесь, что перепугал все зверье.

Он снова затаился, выключил свет и предоставил лодку течению, которое между стенами камыша несло ее в темный пролив. Потом зацепился за камышину, вытащил весло и тихо положил его на дно лодки, придерживая на коленях ружье со взведенным курком.

Немного мучила совесть: «Будущий защитник природы!» В конце концов, один раз можно. Если и подстрелит какую-нибудь зверюшку, то эту небольшую утрату потом возместит безжалостной борьбой с губителями природы — спасет, быть может, тысячи ондатр.

Обманываться было нетрудно. Мысль о Лизином дне рождения, о подарке для нее помогала одолевать сомнения.

Шло время. Замершие было плавни понемногу оживали. Заскулила в камышах лисица. Недалеко от лодки взбурлил воду большущий лещ. Через несколько минут по воде ударил хвостом карп. Юрась услышал, как вышла кормиться ондатра и начала грызть молодые побеги камыша. Зашевелился и «хозяин» зарослей — дикий кабан. Юрась догадался, что темная масса, которая раздвинула камыши, отчего качнулись и замерли на фоне неба высокие пирамидальные метелки, — и есть вепрь. Через несколько минут его догадка подтвердилась — зверь подошел к воде, настороженно постоял, хрюкнул и снова ушел в камыши.

Над головой пролетели чирки.

Ноги замлели, палец на спусковом крючке онемел. Вдруг тишину прорезал трубный зов оленя. Юрась невольно подумал, что тому явно не терпится дождаться осени, уже ищет подругу.

Почему-то захотелось разорвать тишину ревом мотора и вернуться в Лиманское, ничего не ловить, никого не убивать среди этого праздника жизни…

Но, подчиняясь запрограммированности задуманного, Юрась лишь тихо отпустил камышину, за которую держался, и разрешил течению подхватить лодку.

За лодкой вдруг поплыл бобер. Заметив, что по воде движется какой-то предмет, и не очень быстро, он явно полюбопытствовал: что же это такое?

Юрась знал, что бобров тут водится много. Но охотиться на них настрого запрещалось, невозможно было и шкурку продать.

Бобер долго сопровождал лодку, подплывал все ближе и ближе; вдруг испугавшись, почувствовав присутствие человека, сильно ударил хвостом и ушел под воду. Эхо покатилось от этого удара по всему лиману и долго не затихало.

Но вот недалеко от лодки зажурчала, словно бы запела вода. Как ни тихо плыла ондатра, но Юрась расслышал. Он медленно поднял ружье и, целясь по едва заметному темному следу на воде, нажал на крючок.

Выстрел расколол мир. Юрась мигом бросил ружье на дно лодки, нащупал подсаку и подхватил зверька, который еще бился в агонии. Не успел он положить добычу в лодку, как неподалеку взревел мотор. «Инспектор в засаде или браконьер», — мелькнула мысль, и Юрась стремительно рванул заводной тросик. «Если инспектор — может, выкручусь; хуже, если браконьер, в чью вершу залез. С ним шутки плохи. Такой без разбору жахнет…»

Юрась дал газ и вскоре вылетел на свободную воду. Лодка, которая мчалась к нему, не успела развернуться и проскочила в пролив.

Нарушитель начал отдаляться от преследователя. И сразу, словно подтверждая худшие опасения, бабахнул выстрел.

Юрась полностью выжал ручку газа, потом схватил ружье и, не целясь, выстрелил вверх, предупреждая, что и он вооружен и легко не дастся в руки.

Ревел мотор, растревоженная вода пенилась, брызги залетали в лодку, окатывая Юрася с ног до головы. Черный маяк бешено летел ему навстречу. Но у того, кто гнался, мотор был, видимо, сильней или просто преследователь был более сноровистый — Юрась чувствовал, что его догоняют. Бросился в сторону, снова к камышам, надеясь спрятаться в них. Тогда преследователь начал обходить Юрася, преграждая дорогу в плавни.

И вдруг Юрась чуть не вылетел за борт: мотор заглох, и лодка резко затормозила. Юрась лихорадочно дернул трос раз… другой… Рывком поднял винт — так и есть: намоталась трава.

Пока освобождал винт, преследователь подплыл и притерся бортом, освещая его лодку мощным фонарем. Белый луч скользнул по Юрасю, заплясал по лицу.

— А-а-а, малой черкес! — вырвалось у преследователя, и по силуэту и голосу Юрась узнал инспектора Козака-Сирого, которого в Лиманском называли Сирый Козак, или просто Сирый, и который был самым непримиримым к браконьерам чуть ли не во всем бассейне Нижнего Днепра. — Ого!.. Андреева лодка!..

В голосе Козака-Сирого, казалось, прозвучали нотки разочарования, и Юрась обрадовался, что преследователем оказался инспектор, который работает вместе с его старшим братом.

Луч света забегал по дну лодки, нащупал убитую ондатру, осетра, задержался на ружье.

— Дядька Михайло… — начал было Юрась, но Сирый не дал ему договорить.

— Цепляйся! — сурово приказал, бросая конец веревки. — Давай сюда ружье! — скомандовал, когда Юрась послушно затянул на носу лодки узел. — Прикладом вперед.

Юрась подал.

Козак-Сирый прибавил газ, и лодка его рванула вперед. Черная вода расступилась, словно раскрывая перед Юрасем его печальное будущее. Он сидел на корме, думал не о брате и нагоняе от него, не о штрафе и позоре, а только о том, что не отметит Лизин день рождения.

Не знал, как помочь своей беде. На Андрея надежды мало, и Сирого не уговоришь. Тот был неумолим, и об этом в Лиманском знали все. Несколько лет тому назад рассказывали о случившемся с ним происшествии. Браконьеры выследили инспектора ночью в глухих плавнях, где он сидел в засаде, ударили веслом по голове и, решив, что забили насмерть, бросили в воду. Какой-то дачник-рыболов, прятавшийся с лодкой в камышах, оказался невольным свидетелем этой трагедии и, как только браконьеры отъехали, сумел вытащить инспектора из воды, оказал ему первую помощь и повез в медпункт. Придя в себя, залитый кровью Козак-Сирый увидел на дне лодки у своего спасителя несколько мелких осетриков, ловить которых категорически было запрещено. На берегу инспектор поблагодарил дачника за спасение, но протокол о нарушении им правил рыбной ловли составил и соответственно оштрафовал…

Горькие мысли осаждали не только Юрася. Козак-Сирый тоже был разочарован и обескуражен. И не потому, что нарушителем оказался брат коллеги, а потому, что выслеживал неизвестного злостного браконьера, который уже несколько сезонов ускользал из его рук, и думал, что наконец-то схватил его на горячем. И вот те на!

Сегодня Козак-Сирый должен был ехать на дежурство с Андреем Комышаном. Но тот, расписавшись в журнале, куда-то исчез. А братец воспользовался этим и взял лодку…

Инспектор остановил мотор, и его лодка мягко ткнулась в берег. Лодка Юрася едва не наскочила на корму. Козак-Сирый вылез — высокий, длинноногий, как цапля, жилистый; он легко вытащил одну за другой обе лодки.

— Вылазь, расселся как пан! — прикрикнул на Юрася.

— Дядька Михайло, — помогая привязать лодку и не очень надеясь на успех, еще раз жалобно попросил Юрась. — Дядька Михайло, ей-богу, больше не буду. Стыдно, только из армии, а тут такое…

Сирый лишь буркнул:

— То-то вижу, и армия из тебя человека не сделала!..

На берегу в рыбинспекции никого не было, кроме Нюрки-сторожихи.

Нюрка была заметной особой в Лиманском. Еще молодая, крепкая женщина, она ни за что не хотела работать в совхозе. Убиралась на базаре, летом сдавала дачникам хату, зимой вязала, а главное — сторожила в рыбинспекции. Да еще с утра толклась возле кладовой рыбколхоза, куда с фелюг сдавали ночной улов. Хата ее стояла возле самой кладовой, если что перепадало, то и нести было недалеко. Теперь Нюрка уже несколько лет не принимала дачников, а сдавала квартиру медсестре Вале. Та была пришлой в Лиманском — длинная как жердь, мрачная и нелюдимая — и своей хаты не имела.

Увидев, кого задержал Козак-Сирый, Нюрка только хмыкнула: уже и черкесы шалят!

Пока Козак-Сирый составлял протокол, а Юрась понурившись сидел на скамье, Нюрка успела поставить на электроплитку чайник, чтобы напоить инспектора, который снова собирался на лиман.

Закончив, Козак-Сирый сунул бумагу Юрасю, и тому ничего не оставалось, кроме как расписаться. Потом инспектор попросил также Нюрку как понятую подписать протокол, и Юрась заметил, с каким удовольствием, косясь на него, сторожиха черкнула ручкой. Что же он такое сделал ей, этой Нюрке, что она словно бы радуется, горько подумал Юрась.

Козак-Сирый забрал у Юрася патроны, бросил их в ящик стола, а ружье поставил в угол.

— И кто же едет на ондатру с такими патронами! — пробурчал инспектор, посматривая на убитого зверька. — Всю шкурку побил.

Козак-Сирый понимал, что не злостного браконьера поймал, — те бьют ондатру из мелкокалиберки. Прилаживают электролампочку с батарейкой, чтобы видеть ночью мушку, и попадают только в голову.

— Можешь идти, черкес, — сказал Козак-Сирый, — и ищи деньги на штраф.

Юрась тяжело вздохнул: «Пошел по шерсть, а пришел стриженый». Деньги! Где он их возьмет? Но ничего не сказал, молча вышел из помещения под своды теплой ночи.

Козак-Сирый от чая отказался, поправил кобуру с пистолетом и быстро двинулся следом за парнем. Не терпелось отправиться на воду. Кто знает, может, именно этой ночью ему наконец посчастливится поймать браконьера, который столько времени промышляет и уходит из-под носа…