ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Дмитрий Иванович не вызвал машину — до Октябрьской больницы, где находилась Джейн, от министерства — через сад — рукой подать. Спустившись по крутому склону среди деревьев и кустарников, подполковник вскоре очутился возле терапевтического корпуса, где, как ему было известно, в отдельной палате лежала Джейн. С минуту постоял возле входа, осматриваясь; затем зашел в коридор и, никого не встретив, поднялся на второй этаж.

Возле столика дежурной сидели две женщины в белых халатах. Одна что-то сосредоточенно писала в толстом журнале.

— В какой палате лежит Джейн Томсон? — тихо спросил подполковник. — Отравление.

— К ней нельзя, — строго ответила женщина, заполнявшая журнал. Она, очевидно, была старшей по должности и говорила безапелляционным тоном, свойственным врачам, когда они видят в своем царстве посторонних. — А кто вы будете?

— Уголовный розыск, — сказал Дмитрий Иванович, вынимая удостоверение. — Подполковник Коваль.

— Тем более нельзя, — упрямо повторила врач, недовольно посмотрев на него. Чем-то не понравился ей этот высокий угловатый мужчина с колючим взглядом. — Больной нельзя волноваться, даже разговаривать. Дня через два-три, когда ей станет лучше, приходите. И то в случае острой необходимости.

— Такая необходимость есть сейчас.

Женщина развела руками.

— К сожалению… Для нас главное — здоровье пациентки. Мы отвечаем, — она сделала ударение на слове «мы», — тем более что это иностранка.

Коваль понял, что опоздал: уже был звонок от Тищенко.

— А завотделением я могу увидеть? — Эту фразу он невольно произнес иронически.

Врач царственным жестом показала в конец коридора.

— Имейте в виду, и он вам не разрешит… Валя, — обратилась она к соседке, — проводи товарища подполковника.

Коваль открыл дверь в кабинет. Стоявший у окна человек в белом халате повернулся, и не успел подполковник поздороваться, как он воскликнул:

— Товарищ Коваль!

Медсестра, поняв, что объяснять заведующему, как появился в отделении настойчивый посетитель, нет необходимости, выпорхнула из кабинета.

Подполковник не сразу вспомнил, где он встречал этого человека с характерными дугообразными черными бровями. Это произошло лет десять назад. Тогда врач был еще студентом. В селе случилось убийство, в котором ошибочно обвинили его дядю. Коваль сумел найти действительного убийцу и спас от незаслуженной кары невиновного человека.

— Ваша фамилия Гулий?

— Нет, не Гулий. Это мой дядя по матери — Гулий, тот самый, которого по ошибке обвиняли. А меня зовут Рябошапка Иван Архипович, — сказал врач, довольный тем, что Коваль вспомнил его.

— Рябошапка… да… да…

— Вы, очевидно, интересуетесь англичанкой? — спросил заведующий отделением, жестом приглашая Коваля сесть на стул возле своего столика. — Если не изменяет память, Дмитрий…

— Иванович, — подсказал подполковник. — А вас уже предупредили, чтобы никого не допускали к ней? — Коваль продолжал стоять, будто не поняв приглашения.

Заведующий отделением кивнул.

— Следователь Тищенко?

— Да, — подтвердил врач, и густые брови его сошлись над переносицей. — Звонили из прокуратуры.

«Удивительно, почему Степан Андреевич так вцепился в Джейн? — задумался Коваль. — Может, мать или она сама еще вчера, до отравления, успели нажаловаться на лейтенанта? Решили, что с помощью прокуратуры смогут быстрее получить визы? Иначе чем объяснить, что Тищенко, который поручил ему дознание в отношении англичанок, вдруг так заинтересовался Джейн? В таком случае все приобретает новое освещение…»

— Даже милицию?!

На минуту воцарилось молчание.

Как быстро преуспел в карьере этот недавний студент, отметил Коваль, каких-то восемь — десять лет — и уже заведующий отделением центральной больницы города, должность профессора или, по крайней мере, доцента.

— Очень строго предупредил: «Никого, ни единого человека, пока не допрошу». Но я думаю, вас, Дмитрий Иванович, это не касается…

Подполковник усмехнулся.

— Вы, товарищ Коваль, для меня самый главный, и я готов ответить…

— Отвечать не будете, — успокоил подполковник врача. — Проводите меня к больной. Разговаривать она может?

— Да, температура упала. Рвоты прекратились, боль в полости живота утихла.

— Ваш диагноз подтвердился?

— Да. Отравление. Яд высокотоксичный, но в мизерном количестве. Наша лаборатория еще не смогла установить, какой именно. Но уже ясно: растительного происхождения, типа адамова корня, как его называют в народе, или переступеня. По симптомам очень похоже. Эти растения — эндемы Кавказа.

— Гм, — буркнул Коваль. — Кавказа… — Он вспомнил о радикулите Крапивцева. «Хорошо, что отправил Струця в командировку на юг…»

— Кроме того, хирург установил легкие телесные повреждения…

— А гинеколог?

— От гинеколога категорически отказалась.

— При радикулите эти травы помогают?

— Да, конечно, — подумав, что подполковник страдает болями в пояснице, и радуясь возможности помочь ему, поспешил подтвердить Рябошапка. — И при радикулите, и при ревматизме. Натираются сырым корнем или делают настойки, мазь… В этих растениях есть сильно действующее ядовитое вещество, называемое брионином… Поэтому их можно применять только как наружное. В пище девушки лаборанты обнаружили еще какой-то опасный гликозид. Но какой именно, пока не определили. Я думаю, ваши эксперты лучше разбираются в ядах, чем мы. Возможно, они уже все установили.

Коваль покачал головой. Он успел побывать у экспертов и узнал лишь об одном, но важном: яд, от которого погиб Залищук и пострадала Джейн, один и тот же.

— Исследования продолжаются, — уклончиво ответил подполковник.

Когда проходили мимо столика дежурного врача, Коваль почувствовал на себе пристальный взгляд женщины, которая не хотела допустить его к Джейн. Теперь она сидела одна. По знаку Рябошапки сняла с вешалки халат, подала Ковалю.

Подошли к двери, ведущей в палату.

— Вы ненадолго? — обеспокоенно спросил заведующий отделением. — Она еще очень слаба.

— Ненадолго, — ответил Коваль, открывая дверь. Он догадался, что Рябошапка боится, вдруг появится Тищенко и застанет здесь подполковника.

Завотделением, поколебавшись, вошел вслед за Ковалем в палату.

Джейн была укрыта простыней, обессиленные руки ее лежали на груди. Коваль понял, что она действительно очень слаба. На открытом правом предплечье матово отливал большой синяк.

Джейн узнала Коваля, улыбнулась. Он поздоровался и, придвинув к кровати табурет, сел так, чтобы хорошо видеть ее лицо.

Рябошапка тоже опустился на свободный табурет в углу палаты, всем своим видом подчеркивая, что содержание беседы подполковника с Джейн его не интересует, но что он не может оставлять больную одну.

Девушка тем временем смежила веки.

— Джейн! — окликнул ее Коваль. — Вы в силах со мной разговаривать?

Она открыла глаза.

— Могу.

— Как вы думаете, где вы отравились?

— Я ничего не знаю, — прошептала Джейн так тихо, что подполковнику пришлось наклониться над ней.

— Что вы ели и пили вчера? Где обедали, ужинали? С кем?

— Обедали в ресторане, в «Днипре». А ужинали… Нет, я не ужинала…

— А обедали — вы, мама и кто еще?

— Этот мамин земляк, врач.

— Андрей Гаврилович, — уточнил Коваль. — Блюда, которые вы заказывали, взяты на анализ. Но назовите их снова.

— Сначала икра. Красная…

— Раз, — загнул палец Коваль. — Дальше…

— Салат. Мясным у вас называется…

— Два.

— Котлеты… «а-ля Полтава»… и, конечно, кофе.

— Пирожных не ели?

— Что вы! Я и так у вас растолстела. Генри меня не узнает. Разве что вот за эту ночь похудела.

— А пили?

— Врач взял вино натурель, а я пила минеральную — боржоми.

Подполковник знал, что бутылку недопитого «Цинандали», которую заказывал врач, так и не удалось обнаружить. Либо официант сам допил вино где-то на кухне, либо вылил в фужеры и поставил другим посетителям. Пришлось взять на анализ все открытые в тот день бутылки из-под «Цинандали». Ничего подозрительного не обнаружили, кроме разве того, что в некоторых из них было не грузинское «Цинандали», а более дешевое кислое вино. Но уголовный розыск махинациями в ресторанах не занимался. Джейн действительно только пригубила свой фужер, наполненный доктором Найдой. Пустых бутылок из-под боржоми в тот день тоже много собралось, однако капли, которые остались на их дне, никаких следов отравы не содержали. Значит, пришел к выводу Коваль, отравилась Джейн в другом месте.

— А когда встретились со Струцем, он ничем не угощал? Вином, мороженым, фруктовыми напитками?

Джейн не хотела отвечать на этот вопрос и отвернулась к стене. Дмитрий Иванович заметил, как шевельнулся Рябошапка. «Сейчас поднимется, — с опаской подумал он, — и скажет, что разговор пора заканчивать».

— Джейн, — произнес Коваль как можно теплее, — Джейн, так не годится… Если будете молчать, всем навредите: и себе, и матери, и лейтенанту.

Она повернулась, раскинула руки.

— Мне душно.

Солнце поднялось уже высоко, прострелив лучами кроны деревьев, которые окружали корпус больницы, оно заливало светом палату. Подполковник толкнул раму окна — в помещение ворвались теплые запахи травы, листьев и отцветшей уже липы.

Рябошапка встал, Коваль взглянул на него: не нарушил ли он каких-нибудь врачебных правил?

— Мерси бьен! — поблагодарила тем временем Джейн по-французски подполковника.

— Ну, как наши дела? — спросил завотделением, приблизившись к Джейн. — Все хорошо?

Она ничего не ответила.

Подполковнику показалось, что врач сейчас начнет расспрашивать Джейн о ее состоянии, потом захочет осмотреть, и тогда ему, Ковалю, придется ретироваться.

— Ей необходимо спокойствие. Она устала, — сказал Рябошапка.

— Иван Архипович! — в голосе Коваля было что-то такое, что заставило завотделением отступить.

— Ну, хорошо, хорошо, Дмитрий Иванович. Еще пять минут. — Врач снова отошел в противоположный угол палаты к своему табурету.

— А что вы пили или ели с лейтенантом? — повернулся к Джейн Коваль.

— Абсолютно ничего.

— Даже водой не угостил?

Джейн покачала головой.

— Надо же, — с легкой иронией произнес подполковник, довольный ответом Джейн. — Итак, ничего не ели и не пили в тот вечер?

— Да.

— Ну, а что все-таки между вами произошло, — Коваль говорил тихо, стараясь, чтобы не расслышал Рябошапка, — вчера в лесу? Он, правда, напал на вас?

— Я не хочу об этом вспоминать! — сердито произнесла Джейн.

— Но вы, наверное, не захотите, чтобы осудили невиновного человека. У меня появилось сомнение: все ли было так, как вы рассказали. Даже есть доказательства…

Джейн тихо заплакала. Коваль заметил, как снова шевельнулся в своем углу Рябошапка, но не прекратил беседы.

— Вы знаете, что за ложный донос у нас судят? Вчера я об этом предупреждал. В нашем уголовном кодексе есть специальная статья. Человек за ложный донос наказывается заключением сроком до пяти лет. Кажется, и ваш английский суд очень строго относится к лжесвидетельству…

Джейн побледнела и закрыла глаза.

— Ну, ну, успокойтесь, — мягко сказал подполковник. — Еще все поправимо. Достаточно вам рассказать правду.

Джейн перестала плакать.

— Я не совсем верно говорила… — наконец произнесла она. — Возможно, я сама виновата… Нет, нет, — быстро добавила, заметив, что Коваль что-то хочет сказать. — Виктор действительно не нападал на меня. Ваш лейтенант настоящий джентльмен и совсем не похож на полицейского… И вообще между нами ничего не было… Просто я… я… я…

Ковалю до боли захотелось выкрикнуть в лицо Джейн: «Какого же черта вы тогда наговорили на человека?!» Он покраснел, сдерживая гнев. Прошло несколько секунд, и Коваль уже обычным, ровным голосом спросил:

— Кому кроме меня жаловались на лейтенанта?

— Никому.

— А ваша мама?

— Тоже.

Подполковник облегченно вздохнул.

— А теперь расскажите, как вы попали в город в тот вечер.

— Меня привезла женщина-железнодорожница.

— Но вы же собирались ехать одна, электричкой.

Джейн молчала. На ее лице появились и страх, и злость и раскаяние.

Коваль не торопил.

— Я не села в электричку, — наконец сквозь зубы процедила Джейн.

— Кого вы встретили, когда лейтенант Струць уехал автобусом?

Подполковник говорил так уверенно, словно сам стоял тогда рядом на платформе. Глаза Джейн округлились. Да, этот полицейский — колдун, он может остановить время и прокрутить события назад…

…Рыжий Фрэнк словно из воздуха возник перед ней.

«Хелло, Дже-е! — закричал он, стремительно выпрыгнув из вагона электрички. — Как ты здесь оказалась?! Я тебя из окна увидел. В Киев? Сели!.. Быстрее!» Фрэнк схватил ее за руку.

Она начала упираться.

«Что с тобой, ты злая?..»

«На весь мир!»

«Как всегда, наверное, — присвистнул Фрэнк, и голубые глаза его заблестели. — Это мне нравится. Лучшего мир не заслуживает, и я не люблю добрячек. Настоящая женщина — это огонь и лед в одном горшке». Он спокойно посмотрел, как закрываются двери электрички.

«А где Эмма, Дан и все другие?» — спросила она, лишь бы не молчать.

«Мы вчера возвратились из Москвы, нам пообещали здесь редкие сувениры. А утром — самолетом домой. — Фрэнк не ответил на ее вопрос. — Я не напрасно ездил, — он открыл «дипломат» и показал маленькую, почерневшую от времени иконку. — Восемнадцатое столетие! Здешние варвары забросили ее на чердак… Но, вижу, ты действительно не в настроении. Давай, Дже, прогуляемся среди природы…»

«Ах, — вздохнула она, — я уже нагулялась».

В конце концов Фрэнк все-таки потянул ее в тот самый лесок, откуда она только что пришла…

— Он вас ничем не угощал? — спросил колдун-подполковник, и Джейн вздрогнула. — Тот, которого вы встретили, — уточнил свой вопрос Коваль, чтобы она не сомневалась, о ком идет речь.

Джейн покачала головой.

— Как его зовут?

— Фрэнк… — покорно ответила Джейн. Она не в силах была противостоять натиску подполковника, закрыла глаза. — Фрэнк… рыжий бродяга… — произнесла словно в забытьи.

— Он турист? Ваш земляк? Как его фамилия?

— Он уже дома, в Англии. Мне нехорошо… Оставьте меня, наконец… — процедила Джейн со злостью.

— Дорогой Дмитрий Иванович, так нельзя! Я ведь предупреждал, — сердито произнес Рябошапка. Он позвал сестру и попросил Коваля покинуть палату.

— Сколько она еще пробудет у вас? — поинтересовался подполковник.

— Дня два или три.

Подполковник и Рябошапка встретили Тищенко возле входа в корпус.

Взглянув на Коваля, следователь понял, что его опередили. Он насупился и не нашелся сразу что сказать.

Наблюдая за Степаном Андреевичем, подполковник не торжествовал. Тищенко он не считал достойным противником. Еще когда вел с ним дело художника Сосновского, понял, что он в органах юстиции человек случайный. Его удивляло, как могло случиться, что молодой следователь перенял не новое, лучшее, чем жила даже такая строгая крепость закона, как прокуратура, а все старое, консервативное, узкопрофессиональное, что отходило в область предания.

Заведующий отделением переступал с ноги на ногу, брови его сурово сдвинулись к переносице.

— Я беседовал с Джейн Томсон, Степан Андреевич, — доложил подполковник. — К сожалению, это ничего не дало. Ни малейшего лучика. Она, правда, еще очень слаба… Верно, доктор?

Рябошапка, обрадовавшись, что Коваль вывел неожиданную встречу из тупика, поспешно подтвердил:

— Да, да, товарищ следователь, очень слаба… Но через пару дней станет на ноги.

— Я тоже хотел бы ее видеть… Кто знает… возможно, мне повезет больше.

— Хорошо, Степан Андреевич, — согласился заведующий отделением. — Только придется чуточку подождать, — виновато добавил он, — у нее сейчас процедуры.

— Теперь уже не имеет значения — часом раньше, часом позже, — пробурчал Тищенко, и Коваль понял, что значит это «теперь».

— Разрешите откланяться, — Рябошапка обратился одновременно к обоим уважаемым посетителям. — Должен идти к больным.

— Конечно, конечно, — ответил Тищенко. — Заеду часа через два… Вас подвезти, Дмитрий Иванович? — любезно предложил Ковалю.

— Спасибо, — ответил подполковник. — Я — в министерство, здесь напрямик близко.

Они разошлись в разные стороны: следователь — к своей машине, а Коваль зашагал тропинкой, ведущей к улице Богомольца. Опасность, нависшая было над Струцем, оказалась иллюзорной. Теперь подполковника больше всего тревожило: кто станет следующей жертвой маньяка отравителя, как его найти, схватить за руку…

Он должен был действовать немедленно, чтобы предупредить новую трагедию. Но что именно нужно предпринять, как действовать, еще не знал.

О своих опасениях он решил пока не докладывать начальству — его давно считают фантазером, хотя почти всегда оказывалось, что его фантазии имеют под собой реальную почву. Вышел из сада и направился в конец улицы, где находилось здание министерства.