"Чужое оружие" - читать интересную книгу автора (Кашин Владимир Леонидович)VМикола Гоглюватый был одним из немногих жителей Вербивки, который не ночевал дома с восьмого на девятое июля. Благодаря старательности участкового инспектора, лейтенанта Биляка, который превзошел самого себя, добывая нужные Ковалю данные, благодаря его дружеским отношениям с жителями деревни удалось обнаружить трех человек, не ночевавших в ту ночь дома. Двоих из них — пожилую колхозницу, которая с вечера поехала со свежими овощами на рынок в Белую Церковь, и парня, загулявшего с девушкой, — допросил Коваль. С третьим разговаривал капитан Бреус. Перед начальником уголовного розыска, осторожно подобрав ноги, сидел, казалось, на самом краешке стула смуглый худощавый мужчина лет тридцати с беспокойными и одновременно наглыми зеленоватыми глазами. Он заметно нервничал, не зная, зачем его вызвали в милицию. Ерзая на стуле, Гоглюватый словно готовился по первому же знаку капитана сорваться с места и бежать из кабинета. Бреус хорошо знал этого шофера райпотребсоюза и, опытным глазом определив его душевное состояние, решил, что Гоглюватый вполне «созрел» для откровенной беседы. — Итак, Микола Павлович, — начал капитан, — расскажите подробно, где вы ночевали с восьмого на девятое июля… — Почему на девятое? Я всегда дома ночую, и седьмого, и восьмого, и девятого ночевал. Ну, не обязательно в хате, можно и на сеновале, еще холостякую… — попробовал пошутить он. — Бывает, так наишачишься, что к вечеру ни согнуться, ни разогнуться, где стою — там и упаду. Ночь теплая, земля мягкая. Отчаянная попытка Гоглюватого заговорить Бреуса успеха не имела. — Припомните точнее. Я вас спрашиваю о прошедшей неделе. Вы тогда несколько дней на ремонте стояли. — Да, да, стоял. Кольца на поршнях менял. — Ну, так где вы были в ту ночь, на девятое июля? Гоглюватый замолчал и тяжело сморщил лоб. — В ночь, когда были убиты ваши односельчане Чепикова и Лагута, — уточнил Бреус. Микола поднял на капитана растерянный взгляд. Теперь он по-настоящему испугался. Неужели его в чем-то подозревают? Известно ведь, кто убил, — Чепиков. Зачем же его, Миколу Гоглюватого, допрашивать. — Не помню, — притихшим голосом сказал он. — Признаться, под вечер выпил… потом добавил, согрелся и заснул. А где, хоть убей, не помню. На лугу, наверно. — Может, на берегу Роси? Около усадьбы Лагуты или Чепиковых? — Там-то уж точно, что нет! У воды не очень заснешь. — Но вы же сами говорите, что хорошо согрелись! А с кем выпивали? — Ни с кем. — То-то и оно. — Не было компании. Друга моего Андрея жена не пустила, тогда я сам выпил, погулял, потом еще принял и заснул. — Собутыльника не было — и алиби нет. Никто подтвердить ваших слов не может. Микола Гоглюватый удивленно посмотрел на капитана. — Если во время убийства вас не было на месте происшествия, значит, у вас есть алиби. Но мы в этом пока не уверены… Выстрелы слышали? — Это слышал. Думал, ребята балуются. У нас тут еще не все патроны из земли выбрали. Сами знаете. Я на другом конце Вербивки был, когда стреляли. Да, — оживился Микола. — Возле черкасской дороги. У меня даже свидетель есть! — почти выкрикнул он, что-то вспомнив. — Свидетель? Это хорошо. Кто же такой? — А Ганка, продавщица, — радостно сообщил Гоглюватый. Дверь кабинета открылась, и вошел подполковник Коваль. Капитан вскочил, но Коваль жестом попросил его сесть. Микола снова насторожился. Появление незнакомого подполковника словно бы разрушало понимание, которое, как думал Гоглюватый, начало возникать в разговоре с начальником уголовного розыска. — Продолжайте, — сказал Коваль. — Значит, у вас есть свидетель — Ганна Кульбачка, — обратился к шоферу Бреус. — Да. Гоглюватый заметил, как при этом капитан бросил выразительный взгляд в сторону подполковника. — Но каким образом она оказалась вашим свидетелем ночью? — Дело вот как было, — торопливо начал Микола. — Значит, распили мы с Андреем на «дубках» бутылочку яблочного, захотелось чего-нибудь покрепче, а тут как с неба свалилась его Палашка. Да вы ее знаете, товарищ капитан. Не баба, тигра настоящая! Значит, повела она его домой, да еще с Ганкой поругалась. Кричала: «Чтоб под тебя и твою водку кто-нибудь бомбу подложил!» Мне что — пошел искать компанию, а уже стемнело, никого не встретил. Я снова — к Ганке. Она всегда выпить даст. Есть деньги — за деньги, нет — в тетрадку запишет. А тут ее где-то черти носили. Дождался все же, отоварился и ушел. Мне тогда пить можно было — на ремонте стоял, вы же знаете! А за рулем я ни за какие деньги. Ганку десятой дорогой объеду. За это не беспокойтесь… — О выстрелах расскажите, — напомнил капитан. — Да, да, — спохватился Микола, — именно тогда я и услышал выстрелы от речки. Это в другом месте, около Роси. Эхо по реке далеко пошло… Ганка и есть мой свидетель, где я был, когда стреляли. Я ее на «дубках» около ларька ожидал!.. Вдруг понял, что проговорился. Вспомнив, как Ганка просила не рассказывать о встрече с ней, опять заерзал на стуле. …Он сидел на «дубках», укрытый ночной тенью ивы, под которую не пробивался свет луны, и был совсем не виден. Ганка по-настоящему испугалась, когда он встал перед ней на дороге. — Свят, свят! — замахала она руками и перекрестилась. — Это я, Ганя, не бойся, я, Микола, — сказал Гоглюватый. — Мне бутылочку… — Бродишь тут ночами… — узнав его, недовольно пробурчала Кульбачка. — И так еле на ногах стоишь. — Трезвый как стеклышко, Ганя, — начал канючить он. — И писать не нужно. Вот деньги. — Подожди… — шепнула она и шмыгнула в калитку. — «Московской», — бросил он вдогонку. — У меня, милый, из-за этого одни неприятности, — пробурчала она, вынося бутылку. — Я подписку давала, что после семи водкой торговать не буду. Запомни. Ты меня этой ночью не видел, и я тебя не видала. — Вот те крест святой! — перекрестился Микола в темноте. — Смотри, если сболтнешь… Почему она так просила молчать, ей за эту бутылку ничего особенного не сделают. А вот ему нужно это самое алиби, иначе бог знает что пришьют. Вспомнил, что у Кульбачки под мышкой был какой-то сверток. Может, все из-за этого? Да что там сверток? Ну, не скажет о нем — и не будет ей никакой беды… Капитан Бреус, выслушав ответ Гоглюватого, насторожился. — Так в какое время раздались выстрелы? — спросил он. — Когда гражданки Кульбачки не было дома или когда вы уже встретились? — Да нет, ее вроде еще не было, — медленно проговорил Микола, лихорадочно соображая, какую еще ловушку ему приготовили в милиции. — А где она была в это время? В хате? — В какой хате? Я же сказал: ждал на «дубках», а она прибежала, — удивился непонятливости капитана Гоглюватый. — Ясно! Она пришла потом, — подытожил Бреус. — Значит, после. А сколько времени прошло между выстрелами и появлением Кульбачки? Много или мало? Гоглюватый не сразу ответил. — Хотя бы приблизительно, — настаивал Бреус. — Иначе какое же у вас алиби? — Не враз она прибежала, это точно, — наконец произнес Микола, вспомнив, как ему не терпелось получить желанную бутылку, и одновременно надеясь, что таким ответом он избавит себя от новых вопросов. — Ну полчаса или больше? — Не припомню, ей-богу! — Минут пятнадцать — двадцать? — Вполне. А может, и меньше. — А с какой стороны она появилась? — продолжал допрос капитан, поглядывая на молчавшего Коваля. Гоглюватый пожал плечами: — Не углядел. — Может, от речки? — Чего не знаю, того не знаю, — упрямо ответил Микола. — Что же она вам дала? — Водку, чего же еще? — Не самогон? — Говорю же, «Московскую»… — И вы ушли, а Кульбачка осталась дома? — Точно, осталась. — И этой ночью вы больше ее не видели? — Нет. Я пошел к Андрею, хотел его на улицу вытащить… Дальнейшие приключения Гоглюватого с бутылкой, которую он выпил, после чего свалился на землю, Коваля и Бреуса не интересовали. — Что вы знаете об убийстве Марии Чепиковой и Петра Лагуты? — спросил подполковник. Микола опять пожал плечами: — Не помню, как и заснул. Проспал до утра как мертвый. Откуда мне знать? — Скажите, Микола Павлович, — продолжал Коваль, — вы слышали один или два выстрела? — Дважды стрельнуло. — Какой же был интервал между ними? — Кто ж его знает, — почесал затылок Микола. — А все же? — Не очень долго. Может, минута, а может, две… — Значит, не сразу, один за другим? — Вроде не сразу… Я еще подумал, когда первый раз бахнуло: «Кто-то рыбу глушит!» Пока сообразил, что это из пистолета или винтовки стреляют, а тут и второй раздался… — Хорошо, вы свободны, — сказал Коваль. Микола вскочил, даже не вскочил, а будто слетел со стула и, довольный, что его отпустили и что он не рассказал о подозрительном свертке под мышкой у Ганны, мигом исчез из кабинета. Когда дверь закрылась, капитан Бреус медленно произнес: — Видите, что получается, товарищ подполковник: одно к другому — и ключ, и следы туфель в хате у Лагуты, и алиби у нее сомнительное, и все другое. Удивительное, очень удивительное стечение… — Возможно, вы правы, — ответил Коваль. Для других версий, кроме признанной в райотделе, ни у кого еще не было достаточных оснований. Единственная версия: убийца — ревнивый муж Иван Чепиков, имела много доводов, и Коваль мог вполне с ней согласиться. Было соблазнительно считать ее окончательной: есть и упрямые факты, неопровержимые доказательства, и нет каких-либо других, в такой же мере правдоподобных версий, а тут еще стремление побыстрее выполнить задание. Но Коваль не был бы Ковалем, поддайся он соблазну и откажись от возможности еще и еще раз проверить имеющиеся предположения и догадки в таком деле, как убийство. Он не был до конца уверен, что существующая версия единственно возможная, и допускал ее ошибочность. Как и то, что любая новая, на первый взгляд ошибочная, версия может внезапно отбросить все предшествующие и стать истинной. Коваль любил соревнование версий. Таков был его метод, помогавший, когда доказательства еще скрыты, но он уже чувствовал, что они существуют и что он уже подошел к ним вплотную. Знал он также и то, что стоит неожиданно натолкнуться хотя бы на одно звено в цепи подлинного события, вытащить на свет хотя бы одно доказательство действительной версии, как тут же откроется целая россыпь подтверждений — и и с т и н а не заставит себя ждать. Так, правда, случалось редко, лишь когда ему, словно золотоискателю, удавалось угодить на настоящую жилу. Бывало, что за случайным проблеском не появлялось ни второго, ни третьего доказательства, и единственная крупица золота вела его к пустой породе. И тогда приходилось снова искать, запасаясь терпением. |
||
|