"Иван Громов. На перекрестке времени" - читать интересную книгу автора

странное повествование о превратностях жизни и судьбы, которое позволило
ему, наконец, смиренно отдаться потоку времени и уйти "скромно и
незаметно", как уходили отцы и деды.
Само время являлось ему в своем наивысшем качестве, в качестве
неподвижности, вечности, которые человеком воспринимаются как счастье. Об
этом свидетельствует стихотворение, написанное тридцатилетним Иваном
Громовым во время путешествия с молодою женой на Кавказ в сентябре 1924
года:

Мы пошли вдоль ручья...
Так бывает лишь в книжках из детства.
Но мы правда пошли, наблюдая биение вод
В узком каменном русле, наблюдая
Игры потока с солнцем и тенью листвы,
Наблюдая круговорот
Кузнечиков и стрекоз в траве у воды,
В кустах шиповника краснеющего.
Так бывает лишь в детстве.
Так бывает лишь там, где времени нет.
Но и здесь нету времени, правда:
Только день, проносящий стрекоз над водой,
Да ночь, сырая и темная, как колодец,
Куда никогда не заглянет
Луна.

Может статься, что к старости Иван Иванович позабыл и об этом
неподвижном, как в детстве, времени, и об этом стихотворении, но оно
сохранилось в его дневнике, почему я и думаю иногда, что дневник - это,
возможно, единственная книга, которую в действительности пишет писатель. А
если, скажем, повесть неожиданно прерывает писание дневника - то, значит,
она сама становится дневником, в котором человек исповедуется, в каждом
слове которого он шифрует себя, надеясь, конечно, быть все же разгаданным и
прочитанным при помощи неизвестного кода к неизвестному шифру - хоть
когда-нибудь.

Василий ГОЛОВАНОВ


1.




Они вселились перед Рождеством. Позже я стал считать это время незадолго
до их переезда и сразу же после него - самым светлым в своей жизни. Я был
новым, чистым, пустым гулким домом в тихом переулке огромного города, я
считал себя прекрасным, я готовился к достойной меня будущности. Если бы вы
только могли представить, как упоительны были те несколько недель, когда,
повинуясь вкусу хозяина, буквально на глазах преображались мои комнаты,
убирались окна, и люди восхищались мною, искренне веруя, что именно здесь,