"Я.И.Гройсман. Валентин Гафт " - читать интересную книгу автора

участвующих в съемках "Гаража", на "идеалистов" и "циников". Так вот, Гафт
принадлежал к идеалистам, более того, возглавлял их. Гафт с трепетом
относится к своей актерской профессии, в нем нет ни грамма цинизма. Слова
"Искусство", "Театр", "Кинематограф" он произносит всегда с большой буквы.
Бескорыстное, самоотверженное служение искус- ству - его призвание, крест.
Отдать себя спектаклю или фильму целиком, без остатка - для него как для
любого человека дышать. Для Гафта театр - это храм. Он подлинный фанатик
сцены. Я еще никогда ни в ком не встречал такого восторженного и бурного
отношения к своей профессии, работе.
А как увлеченно Гафт помогал во время съемок партнерам, а
следовательно, и мне! В частности, он нежно относился к Лии Ахеджаковой и,
отведя ее в угол декорации, объяснял сцены, репетировал, показывал. Как он
одергивал хамство и пренебрежение к коллегам, свойственное некоторым
артистам, участвовавшим в съемках "Гаража"! Как язвительно указывал
отдельным исполнителям, которые в ущерб картине, вопреки ансамблю старались
вылезти на первый план!
Именно Гафт своей серьезностью, невероятно развитым в нем чувством
ответственности задал точную интонацию всему фильму. Ведь съемки начались с
эпизода первой речи председателя Сидорина, обращенной к пайщикам гаражно-
строительного кооператива. Здесь было очень легко впасть в
балаганно-иронический стиль, увлечь этой внешней манерой игры и других
участников актерского ансамбля. Но гражданское и художественное чутье Гафта
сразу настроило его на правдивый лад и помогло мне повести фильм в нужном,
реалистическом русле.
Работая над "Гаражом", я обнаружил в Гафте нежную, легкоранимую душу,
что вроде бы не вязалось с его едкими, беспощадными эпиграммами и образами
злодеев, которых он немало сыграл на сцене и на экране. Оказалось, что
Гафт - добрый, душевный, открытый человек. При этом невероятно застенчивый.
Но у него взрывной характер. И при встрече с подлостью, грубостью, хамством
он преображается и готов убить, причем не только в переносном смысле,
бестактного человека, посягнувшего на чистоту и святость искусства.
Раз уж пошла речь о человеческих качествах Гафта, не могу не упомянуть
еще об одном - очень странном, доходящем до болезненности. В актере
чудовищно развито чувство самооценки. Он всегда недоволен собой, считает,
что сыграл отвратительно. Просит снять еще дубль, в котором он "все сделает
заме- чательно". И после нового дубля опять нет в Гафте чувства
удовлетворения. Самоедство, по-моему, просто сжигает его. Почти не помню,
чтобы Гафт был доволен собой. Сначала я прислушивался к его самоанализу, а
потом перестал считаться с его оценками. Они были удивительно однообразны и
частенько несправедливы. Я уставал от этого самоуничижения, предпочитал
верить себе, своим ощущениям. Начал отказывать артисту в съемке новых
дублей, когда полагал, что сцена удалась.
Я не сомневался, что прекрасные душевные качества артиста напитают
образ полковника, сделают его таким, каким он задуман. Я был убежден, что
актерская и человеческая натура Гафта обогатит сценарный персонаж. И, мне
думается, не ошибся. За грубоватой, солдафонской манерой поведения
полковника Гафт показал привлекательного, тонкого, деликатного, отважного
человека - достойного представителя русского офицерства. К нему в первую
очередь относятся строчки прекрасного романса на стихи Марины Цветаевой: