"Станислав Гроф. Психология будущего. Уроки современных исследований сознания" - читать интересную книгу автора

псилоцибин, мескалин и производные триптамина или амфетамина. А при
холотропном дыхании сознание изменяется через сочетание ускоренного дыхания,
пробуждающей воспоминания музыки и энерговысвобождающей работы тела. В
случае же духовных обострений холотропные состояния возникают сами собой в
повседневной жизни и их причины, как правило, так и остаются никому не
известными.
Кроме того, частным образом я был вовлечен еще и во многие другие
занятия, более или менее непосредственно связанные с необычными состояниями
сознания. Я принимал участие в ритуальных церемониях представителей
первобытных культур различных частей света, встречался с
североамериканскими, мексиканскими и южноамериканскими шаманами, а также
обменивался сведениями со многими антропологами. Были у меня и
продолжительные встречи с представителями различных духовных направлений, в
том числе таких, как дзен, випашьяна, буддизм ваджраяны, сиддха-йога, тантра
и христианский монашеский орден бенедиктинцев.
Другой областью, которой я также уделял много внимания, была
танатология - молодая дисциплина, изучающая околосмертные переживания и
психологические и духовные аспекты смерти и умирания. В конце 60-х - начале
70-х годов я участвовал в широком исследовательском проекте по изучению
влияния психоделической терапии на людей, умирающих от рака. Наверное, стоит
также добавить, что мне выпала большая удача быть лично знакомым и
сотрудничать с некоторыми великими медиумами и парапсихологами нашего
времени и с терапевтами - первопроходцами в области лабораторных
исследований сознания, что развивали и практиковали высокоэффективные виды
терапии переживания, вызывавшие необычные состояния сознания.
Моя первая встреча с необычными состояниями сознания оказалась
испытанием неимоверно трудным и с эмоциональной, и с интеллектуальной
стороны. В первые годы своей работы в лаборатории по исследованию
психоделиков я ежедневно был буквально бомбардирован результатами опытов и
наблюдений, к которым мое медицинское, в частности, психиатрическое
образование меня не подготовило. По сути дела, я видел и переживал то, что в
контексте научной картины мира, в соответствии с которой я воспитывался,
считалось невозможным и предполагалось, что оно не должно происходить. И
все-таки эти явно невозможные вещи происходили.
Позже, когда я преодолел первоначальное концептуальное потрясение и
сомнения относительно собственного здравомыслия, я стал осознавать, что
проблемы могут заключаться не в моей способности к наблюдению и к
критической оценке, но в ограничениях нынешней психологической и
психиатрической теории и в ограниченности материалистической монистической
парадигмы западной науки. Вполне естественно, что было нелегко прийти к
подобному пониманию до тех пор, пока мне не пришлось начать борьбу с тем
чувством благоговения и почтения, каковое студент-медик или начинающий
психиатр испытывает по отношению к академическим установлениям, научным
авторитетам, к пленяющим воображение дипломам и титулам.
За эти годы мое первоначальное подозрение относительно
несостоятельности академических теорий, касающихся человеческой психики и
сознания, постепенно превратилось в убеждение, которое подпитывали и
укрепляли как тысячи клинических наблюдений, так и собственный личный опыт.
Ибо в ту пору у меня уже не было никаких сомнений в том, что данные,
полученные благодаря исследованию необычных состояний сознания, представляют