"Николай Гродненский. Неоконченная война (История вооруженного конфликта в Чечне) " - читать интересную книгу автора

полки, от которых выделялись батальоны в Чеченский и Дагестанский отряды,
удостоились георгиевских знамен, серебряных рожков и других знаков
коллективного отличия. Воронцов удостоился княжеского титула. В именном
императорском рескрипте высочайшее благоволение выражалось с блистательным
великодушием:
"Вы вполне постигли и исполнили первейшие желания Моего сердца".
После победы под Дарго Шамиль и его наибы считали себя хозяевами
положения. Захваченная в разгромленных русских обозах и снятая с убитых
добыча многих обогатила. Как писал очевидец,
"кто не имел осла - приобрел несколько лошадей, кто прежде и палку в
руках не держал - добыл хорошее оружие".
Для русских же Даргинская драма послужила наглядным уроком.
Современники, не исключая высшего командования, были единодушны во мнении,
что главная причина неудачи - "вмешательство Петербурга". Осознав это,
император перестал издалека руководить военной кампанией на Кавказе и
фактически предоставил князю Воронцову полную свободу действий. Она была
оплачена жизнями павших в Ичкерийском лесу воинов. Перестав испытывать
давление Зимнего дворца, Михаил Семенович более не предпринимал бесполезных
и кровопролитных экспедиций в призрачной надежде застать Шамиля или его
наибов врасплох и, образно говоря, от системы штыка перешел к системе
топора, внедрявшейся на Кавказе еще Ермоловым. Ее суть состояла, как пишет
А. Зиссерман, в том, чтобы
"рубить в лесах неприятельской земли широкие просеки, дающие
возможность свободно двигаться войскам и, по мере занятия ими позиций, в
тылу заселять отнятые у горцев земли казачьими станицами".
От Воронцова эту систему перенял и развил князь Александр Барятинский,
с именем которого связывают окончание кавказской войны. Можно сказать, что
путь к аулу Гуниб, где 25 августа 1859 г. Шамиль сложил оружие, начинался на
пропитанной кровью тропе Ичкерийского леса. Даргинская экспедиция стала
моментом истины, открывшим ошибочность проводившейся на Кавказе военной
политики и заставившим ее круто изменить...
Происшедший благодаря подобным "моментам истины" в кавказской войне
переход к позиционным боям, не суливший никакой добычи, начал способствовать
падению авторитета имама Шамиля. И тогда он попытался резко расширить
экономическую базу, совершив широкомасштабное вторжение в Осетию и Кабарду с
целью соединения с Черкесией. Горцам Шамиль заявил, что
"когда возьмем ее (Москву. - Прим. авт.), я пойду на Стамбул: если
хункар свято соблюдает постановления шариата, мы его не тронем, - в
противном случае, горе ему! Он будет в цепях, и царство его сделается
достоянием истинных мусульман",
(Впрочем, подобные заявления - нечто вроде местной традиции, ведь в
1994 году Джохар Дудаев тоже пообещал, что после взятия Москвы пойдет на
Европу.) Изоляция мятежных территорий и предельная лояльность русских ко
всем, отказавшимся от вооруженного противостояния, привели режим имама
Шамиля к его логическому концу - к внутренним межфеодальным разборкам и
обращению всех надежд на мир к России. Имам уже не мог обеспечивать
увеличение благосостояния горской знати, а растущее недовольство "низов"
становилось усмирять все труднее и труднее. Первые начали осознавать, что
гарантировать защиту их жизни и собственности может лишь Россия, а вторые -
что только она сможет вернуть им мир и спокойствие. В 1851 году к русским