"Я.И.Гройсман, Ирина Цывина. Евгений Евстигнеев - народный артист " - читать интересную книгу автора

Фантастика!!! Он никогда много не говорил о своих ролях и вообще не тратил
свою энергию на пустые разговоры об искусстве, о неудачах своих товарищей.
Энергия у него уходила в работу. Поэтому он был добр и непривередлив ни в
чем. Он мог есть что угодно, спать где угодно: хоть на полу в тонателье - я
это видел сам. Когда ему что-то нравилось, он говорил: "Ну, конечно, ну,
правильно". Когда не нравилось, просто: "Нет", - и переходил на другую тему.
Слушая другого человека, он сразу улавливал самую суть, мгновенно видел всё.
Создавалось такое впечатление, что глаза у него были на затылке и на темени.
Иногда, восхищенный чем-то, порой одному ему известно чем, смахивал
подступающую к глазам слезу, откашливался, как бы стесняясь своей
сентиментальности, и менял тему разговора. Или просто замолкал. У него был
великий слух - он был в молодости ударником. Был вообще похож на джазиста:
мужественный, простой. Он был мужиком, мужчиной.
Помню, когда я поступил в театр "Современник" в 1969 году, первые мои
гастроли были в Ташкенте. Почти все поехали на экскурсию в Бухару, а я то ли
по лености, то ли по необразованности не поехал. Евстигнеев тоже не поехал.
Я обрадовался, когда Женя предложил мне пообедать вместе с ним в чайхане.
Меня в это время ввели на роль Дядюшки в спектакль "Обыкновенная история". И
после Козакова, первого исполнителя это роли, играть было трудно, ничего не
получалось. Но прежде всего, когда мы сели за столик, Женя сказал, чтобы я
не очень переживал по поводу Бухары, что мы туда не поехали: "Вон видишь,
киосочек стоит, "Союзпечать" называется, - сказал он. - Так вот. Мы там
купим открыточки с видами этой самой Бухары, и полный порядок. Будем знать
больше, чем они". Да, ему, вероятно, с его интуицией и фантазией достаточно
было и открыточки. Налили, выпили. Женя делал это просто и красиво. Я
никогда не видел его пьяным или похожим на пьяного, хотя застолье он любил.
"А дядюшку играй репризно", - сказал он. "Как?" - переспросил я.
"Репризно", - повторил он. При слове "реприза" всегда возникают в
воображении клоуны в цирке, выкрикивающие сомнительные остроты, эхом
прокатывающиеся по арене. Это совсем не сочеталось ни с МХАТом, ни со
Станиславским. Я смотрел на него вытаращенными глазами. "Репризно", - снова
повторил Женя. И показал прямо за столиком несколько сцен, сыграв и за
дядюшку, и за племянника. Это было потрясающе! И это . ??клоунски, только
по-настоящему. Женя точно воспринимал все, проживал за двоих. Легко, без
напряжения. Потом мгновенно, по-компьютерски перемалывал услышанное - и
ответ был яркий, сочный, живой.
- Да, репризно, и ничего плохого тут нет! Все хорошие артисты - клоуны.
Женя был клоуном великим. Повторить это я, конечно, не мог. Только
теперь, спустя двадцать с лишним лет, я понимаю, что это значило. Он любил
мои эпиграммы: записывал себе на магнитофон, почти все знал наизусть.
Понимал, что я их пишу не со зла, - они другими и быть не могут.
Он был всегда сдержанным, жаловаться не любил, все носил в себе. Была
слава, но жизнь была совсем не проста...
И что самое странное и удивительное: не складывалось в театре - во
МХАТе. Выражаясь футбольным языком, МХАТ недооценивал возможности
центрального форварда, ставя его в полузащиту или просто не заявляя его на
игру. И пошли инфаркты, один за другим.
Смею сказать про себя, что он меня любил. Однажды, на съемках фильма
"Ночные забавы", - а это был его последний прижизненный фильм, который вышел
за месяц до Жениной кончины, - он сказал мне в костюмерной, завязывая