"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

холода. Не физического, нет - отопление у меня в квартире работало исправно,
а выходя на улицу, я не забывал надевать под куртку свитер. Нет, ощущение
было такое, словно внутри что-то оттаивает. Отступает глухая, давящая
пустота в сердце. В первый раз после того вечера, восемь месяцев назад,
когда мы с Эрикой сидели на кухне и она объясняла, почему решила послать наш
брак ко всем чертям. Двадцать три года коту под хвост. Просто спать в одной
постели и делать детей любой идиот может. Но я-то, черт возьми, работал, я
строил нашу семью с такой любовью, с такой самоотдачей, как ни один из своих
отелей. Я и вправду верил, что это на всю жизнь. И я сорвался, заорал на
нее: "Как ты смеешь? Как ты можешь вот так просто взять и уйти?!" Потом,
конечно, извинился. Но чувство было препоганое. С чем бы это сравнить?
Предположим, смотрим мы фильм по телевизору: я увлекся, с нетерпением жду,
что будет дальше, и вдруг она переключает на другой канал. Почему? А ни
почему. Ей так захотелось.
- Вот там, где сейчас бегают трусцой обыватели, - говорил тем временем
Сэм, указывая за окно, - много лет назад причаливали парусники, нагруженные
сахарным тростником из Вест-Индии. Тростник сгружали на повозки и везли на
фабрики "Тейт энд Лайл", где темные, безграмотные ирландцы превращали
тростник в сахар. А другие, еще беднее и еще неграмотнее, клали этот сахар в
чай, и сладкий чай помогал им выдержать еще один день беспросветного
каторжного труда. Вот так и создавалась Империя - руками безграмотных
бедняков. Теперь все по-другому, куда ни глянь, все сидят на диете, а сахар
официально признан белым ядом. Теперь мы подслащиваем чай заменителями, а
потомки тех безграмотных ирландцев шатаются по улицам в Хейлвуде и в Киркби
и ждут, чтобы кто-то им объяснил, что же делать с их никчемной жизнью, чем
занять эти семьдесят лет между пьяным трахом на танцульке и доктором,
который говорит: "Не пора ли положить этому конец?"
- Сэм! - сказала Мелани.
- Да? Что?
Вместо ответа она провела рукой по лицу, словно застегивая молнию.
- Мелани хочет сказать, что я слишком много болтаю и надоедаю гостю.
Ладно, пойдемте за стол.
И мы сели за стол. Ужин был просто великолепный, прекрасно
приготовленный и прекрасно поданный: сперва - поджаренный сыр с оливками и
ломтиками лайма, потом паста, салат и, на сладкое, клубничный торт с кремом.
Пальчики оближешь! Признаюсь, люблю я вкусно поесть - хотя каждое утро,
застегивая штаны, об этом жалею.
Но Сэм не замолкал даже с набитым ртом. За ужином он рассказывал о
ливерпульских евреях - как все они расселились вдоль улицы под названием
Браун-лоу-Хилл, и каждый открыл у себя в доме какую-нибудь лавчонку, чтобы
заработать на жизнь.
- Под номером первым по Браунлоу-Хилл значился работный дом - и, можешь
мне поверить, среди его постояльцев ни единого еврея не было! Дальше -
приемная доктора Херда, того, что женился на Ребекке Шапиро, а напротив
аптека Гарримана. Дальше перекресток с Дикинфилд-стрит: там жил Ошер
Блэкстоун, папа частенько о нем рассказывал. Страшный человек был этот
Блэкстоун, гроза квартала - то, что у нас называлось штаркер; кулаки у него
были пудовые, и он не стеснялся пускать их в ход. Дальше - кондитерская
лавочка Нарефски, магазин еврейских книг Кантаровича, дальше - Тесси Коннор,
которая у себя дома готовила и продавала мороженое, дальше-ломбард Оуэна