"Линда Грант. Все еще здесь " - читать интересную книгу автора

нашего брака, в сущности, ничего не осталось, ей знать не обязательно.
Она подошла к окну и застыла спиной ко мне, с бокалом в руке. Почему-то
я не сводил с нее глаз. Черный пиджак слегка круглился над бедрами, там, где
большинство женщин с годами полнеют. Волосы у нее были великолепные. Густая
пышная грива насыщенного бронзово-рыжего цвета, без седины; вся в мелких
кудряшках, словно волосы на лобке, и стоит торчком, как наэлектризованная. В
ее волосах мне почудилось что-то дикое, неукротимое, колдовское, отчего на
миг стало не по себе. Вот она рассмеялась чьей-то шутке, запрокинув голову,
встретилась со мной взглядом и вдруг сделала то, что женщины делают крайне
редко, - подмигнула. И я подумал: господи боже, эта женщина, если бы
захотела, могла бы взглядом останавливать уличное движение. И все же она не
в моем вкусе. Мой тип женщин - "белые и пушистые", из тех, которых хочется
прижать к себе и погладить по голове, как ребенка. Мишель Пфайфер, Мег
Райан - вот такой тип. Но в Алике ничего "белого и пушистого" и в помине
нет.
Десять минут спустя, зайдя в спальню взять пальто, я увидел, что Сэм
сидит, сгорбившись, на кровати и по лицу его текут слезы.
- Сэм, дружище, как ты?
Он ослабил галстук и сбросил туфли. Чертовски тяжелый день ему выдался:
еще сутки назад его мать была жива. В то время я не представлял себе, чем
она болела и от чего умерла: думал, должно быть, от рака. В спортзале он
рассказал только, что навещает мать каждый день, что она при смерти, но
доктор не может сказать, сколько это еще протянется. Невесело, подумалось
мне, изо дня в день жить вот так - в подвешенном состоянии. Совсем как я,
когда Эрика сказала, что уходит, но не ушла совсем, а перебралась в спальню
Гила.
Тыльной стороной ладони он потер мокрые глаза.
- Знаешь, что мне вдруг вспомнилось? Как первый раз иду в десятый
класс, и мама поправляет мне галстук. Никогда бы не подумал, что помню такие
вещи.
Мне тут же вспомнился собственный первый день в десятом классе. Я уже
стоял в дверях, как вдруг мама набросилась на меня с расческой. Но я
увернулся с воплем: "Мама, ну пожалуйста!" Когда я последний раз с ней
разговаривал? Пару дней назад, по телефону. Сказала, они с отцом уже недели
две не выходили на улицу. Холодная зима их убивает. Надо бы перевезти их
куда-нибудь в южные штаты: говорят, теплый климат продлевает жизнь.
- Сейчас, минутку, - смущенно пробормотал Сэм и сунул ноги в туфли -
кожаные, совсем как у меня.
- Не стесняйся. Мои родители живы, и я даже не представляю, что
чувствуешь, когда теряешь мать.
- У нас были свои сложности, - ответил он, глядя в сторону. -
Как-нибудь расскажу... в другой раз.
- Кстати, вот что я хотел спросить: что за человек этот Кевин Вонг?
- Кев? Старый отцовский приятель. Мы его знаем уже бог знает сколько -
должно быть, с рождения. Они с отцом частенько вместе обедали в "Ригби" и до
хрипоты спорили о политике. Кев - консерватор, а отец был левым.
- Что за дела он ведет?
- Ну как тебе сказать... Предположим, в воскресенье вечером ты хлебнул
лишку, а наутро в понедельник с жутким похмельем плетешься на родной завод.
Под ноги себе, естественно, не глядишь. И вдруг - у-упс! - спотыкаешься о