"Смоленское направление 2" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей Николаевич)

Глава 3. Боярин Пахом Ильич.

Александр Ярославович свернул свой лагерь, как только последняя шнека скрылась из вида. Пошёл дождь, казалось, природа хочет поскорее очистить свою землю от людского безобразия. Князь был в приподнятом настроении, то, что поведал оруженосец Пелгуй, настолько увязывалось с признанием Лоренцо, что можно было провести прекрасную комбинацию, рассчитанную на несколько лет вперёд.

– Надо посоветоваться с отцом, он более умудрён в подобных делах. – Думал про себя Александр.

– Зря ты отпустил этого монаха, новгородские бояре не поверят. – Прервал размышления князя Яков Полочанин.

– Поверят. Как падёт Псков, сразу поверят. А пока, действуем по плану. Торжественный въезд в Новгород, ну а через пару месяцев, позорное бегство. – Ярославович рассмеялся.

– Хихикаешь, а ведь псковчане такие же русские люди. Ведь можем спасти же? – Яков нахмурился.

– Что должно быть – то случится. – Таков ход событий. Если не сейчас, то через десять лет. Только вместо Твердилы, там будет Пердило. Какой интересный человек, этот Пахом Ильич. Яков! Наперегонки, вон до той сосны, пошла! – Князь пришпорил коня стараясь отвлечься от мыслей, которые рисовали грядущее.

Перспективы, туманно обрисованные Ильичом – пророчили голодную зиму. С юга, хлеба можно было не ждать. Пахом предлагал централизованную закупку, которая обрубит хвосты многим новгородским спекулянтам, переправляющим зерно свеям. Озимая рожь и яровая пшеница, с огромным трудом выращенные на подвластных территориях, должны были быть скуплены на корню, то есть, до сбора урожая. Пахом Ильич мог прокрутить операцию и сам, но у него не хватало людского резерва, которым обладал князь. Семь пудов серебра, сто сотен серпов, пятьдесят железных плугов и столько же борон, выставлял Новгородец со своей стороны. От Александра требовался административный ресурс. Пройдёт время, пока недовольные бояре, лишившись своей прибыли, соберут вече. Главное, успеть за эти два месяца, заполнить амбары. Ну а потом, за вырученные гривны, можно утроить дружину, а там, глядишь и Великий князь Александр – правитель Руси. Но то – в будущем, а в настоящем, без сильного войска, нельзя вести своей игры без оглядки на отца. Встанет Ярослав не с той ноги, и уже братец верховодит в Новгороде, а Александр у него на побегушках. То, что Орденцы вскоре подойдут к Изборску, князя ни чуточку не волновало. Юный властитель уже мыслил другими масштабами, может именно тогда, у него зародилась идея использовать монгольскую конницу в своих планах. Проще отдать часть собираемых налогов Орде, и всегда иметь про запас угрозу вторжения кочевников на западные земли, чем положить остатки дружины в оборонительных боях. Кабы все разом, как говорил Пахом, в прошлом году, под единым командованием, и чтоб за неисполнение приказа – смерть, независимо от родовитости провинившегося, тогда, можно было и без Орды. А сейчас, не в том положении Северная Русь.

– Слышишь, Яков! Дела великие нас ожидают. – Александр хлопнул своего ловчего по плечу, который сознательно придержал лошадь, давая князю выиграть короткую гонку.

– У тебя каждый день так начинается, спустись на землю. В поход сходили, половина дружины изранена, пятнадцать душ положили, а за что? – Полочанин знал Александра с отрочества, и мог открыто говорить на неприятные для слуха князя темы.

– Всё ты выгоду ищешь, а слава? Вон свею под зад как дали, улепётывал, аж пятки сверкали. – Рассмеялся Ярославович.

– А толку? Ни пленника знатного, ни серебра звонкого. Так и дружину потерять не долго, разбегутся. Савве, вот, гривну пообещал, а где возьмёшь? – Яков бурчал под нос, но больше для порядка, победа – она всегда в радость для воина.

– Будет тебе полон знатный, но не сейчас, чуть позже. А что до гривен, так ты не переживай, как в Новгород прибудем, пир закатим, никого не забуду. Слово даю. – Александр хотел было перекреститься, но передумал, не тот случай.

Пахом Ильич опередил новгородскую рать на целые сутки, мог бы и раньше прибыть, расчет с ушкуйниками задержал на Неве. В арсенале ладей не оказалось самых банальных весов, без которых ни один уважающий себя купец, и шагу ступить не может. Доли отмеряли почти на глазок, используя обыкновенную доску, положенную на выпуклый камень. В сундуке оказалась новгородская гривна, её положили на одну оконечность доски, а на другую клали монетки и кусочки серебра, попадались и обыкновенные шайбы, пока вес не уравнивался . После этого, в холстину завязывали серебро, общим весом на десять гривен, и процедура повторялась. Таким образом, и узнали размер добычи. После этого Ильич достал блокнот, где были записаны все расходы на обмундирование ушкуйников. В итоге, бойцам Бренко достались лишь доспехи и оружие, снятое с наёмников, доля в продаже пленников, да по паре гривен на брата. Обратно отдавать кольчуги, каски, секиры и мечи, выданные перед походом, никто не стал. Напротив, все наперебой интересовались своей дальнейшей судьбой.

– Хотите и дальше мне служить? Нет проблем, только теперь, служба за оклад. – Пахом Ильич выступал перед строем ушкуйников.

– Это как? – Поинтересовался Ждан.

– Каждый месяц будете получать по десять кун, независимо от того, сидели вы по домам, или ходили в поход. – Начал объяснять Пахом.

– А если поранят, или не дай бог убьют? – Сеня почесал живот, оглядывая стоявших рядом воинов, находя поддержку в своём вопросе.

– Боевые, выплачиваются отдельно, по пять ногат за сражение. За увечье – гривну, ну, а если не повезёт, то три гривны отдадут семье или родичам. – В строю начался гул, люди стали обсуждать предложение. Настал важный момент. До этого, ушкуйники нанимались за долю в добыче, и не всегда, авантюрные мероприятия приносили доход. Бывало, ходоков за зипунами, более не видели, чаще возвращались с жалкими трофеями, и лишь единицы, могли позвенеть серебром в кошелях перед своими соседями, после удачного похода. Заниматься торговлей или ремеслом было гораздо выгоднее, нежели разбойничать, да и ганзейских купцов запрещалось грабить, свои, новгородские могли наказать.

– Тихо! Это не всё. С каждым будет заключён договор, сиречь контракт. – Ильич достал из сумки лист бумаги, где был написан простенький договор о найме.

Люди замолкли. Все знали, что такое договор, но, что такое контракт – не знал никто. В наёмники шли в основном те, кого дома ничто не держало. И кроме как, обращаться с оружием, они ничего не умели. Подобные ватажки слонялись по Европе, в поисках воин и конфликтов, зачастую сражаясь против вчерашних нанимателей. В Северной Руси дело обстояло немного иначе. Почти все ушкуйники имели дома и семьи, а походы расценивали как работу.

– И на какой срок договор? – Раздалось из толпы.

– На год. Кто захочет, сможет продлить. – Пахом выложил перед собой увесистый кошель. Аванс, так сказать.

– А делать что? Свеев бить? – Сеня уже согласился с предложенным, просто любопытно было, за что платить будут.

– Что прикажут, то и делать. Тут, всё написано. Для начала отправляемся в Новгород, оттуда в Смоленск. Будете караван сопровождать с инструментами, чтобы смерды хлеба больше выращивали. Жрать поди все любят? – Ильич улыбнулся. – Ой, чуть не забыл, премии ещё будут, но это, по усмотрению воеводы.

– А добыча? Я вот, к примеру, сапоги с воеводы снял, мне – как раз, а Филин ложку с янтарём нашёл. С этим как быть?

– Всё награб…, тьфу, всё найденное, особенно случайно, направляется в казну войска, то есть в общий котёл. Яков, ты вроде раньше приказчиком у Григория Фёдоровича, царство ему небесное, был? Так вот, всё, что нашли – отдавать Якову, он будет казначеем. Половина вырученных от продажи трофеев кун пойдёт на выплату премий, вторая половина отойдёт мне. А если Яков заметит, что утаил кто-то … тогда, не обижайтесь. – Все вопросы были утрясены, отряд Бренко, конечно, нельзя было сравнить с профессионалами-дружинниками, но теперь, можно было не опасаться, что ушкуйники перебегут к другому атаману, прельстившись на очередной поход за наживой. Синица в руке, она пожирнее будет, чем журавль в небе.

Флотилия из двух ладей и одной шнеки направилась в сторону Новгорода. Теперь у Пахома Ильича было четыре судна, почти сотня людей и огромное желание сделать свою Родину процветающей державой. Оставалось изменить свой статус, из удачливого купца – превратиться в боярина.

Мы сидели в кабинете, рассматривая карту Руси. Большая часть разделённой на княжества огромной территории лежала в руинах. Безумство удельных князьков разоряло землю похуже нашествия кочевников.

– Каждый желает жить в своём доме за забором, и чем длиннее стена, тем лучше. Не понимают они, Лексей, что можно один на всех забор иметь. – Ильич иногда погружался в размышления, из коих выходило, что все знают, как должно быть, но никто не хочет ничего делать.

Что я мог ему ответить, если в моём мире, некогда построенный кровью и потом многих поколений забор Российской империи, вновь поделили, разорвали на куски, и думают, что так будет лучше. Может, это закономерный ход истории, когда империи рушатся, подобно вековым дубам, давая солнце молодой поросли? Но тогда и земля не должна быть единым шаром, а мелкими осколками, планеты только монолитны. А значит, высшая ступень, то, к чему надо стремиться – в единстве.

– Пахом Ильич, ты знаешь, как сбивается масло? Сначала образуется маленький кусочек, затем он увеличивается, вбирая в себя весь жир, и наконец, от сметаны остаётся только само масло и пахта. Так же и Русь, сейчас сбивает масло. Предки создали из молока сметану, дети должны завершить начатое. – Я обвёл рукой границы, некогда принадлежащие моей Родине.

В четвёртом часу пополудни, ровно через пять дней после Невской битвы, к терему Пахома Ильича прибыли бояре: Сбыслав Якунович и Гаврила Алексич. Раненого Мешу не отпустила жена – когда тот принялся одеваться, наорала на посыльного, что мужа и так раз в полгода видит. Вместо него, на телеге приехал Микула, привезя с собой Гюнтера. Ильич встретил бояр, проводил в кабинет и предложил немного обождать, пока будет разбираться с доверенным лицом Меши, пообещав представить уважаемым гостям своего друга из Мурманска.

– Хозяин просил кланяться, раны слишком тяжелы, только лежать и может. – Микула улыбнулся, поклонился и стал ждать, что ответит Пахом Ильич.

– Передай, что свейское серебро, очень способствует заживлению ран. Ваня, Ефрем, несите ларец, что слева стоит. – Ильич обратил свой взор на телегу, из которой торчали босые ноги.

– Тут ещё одно дело, Пахом Ильич. Прослышал я, что седмицу назад, полон изрядный был захвачен, там дружок мой, Снорька. Я его на ладье видел, когда мы лагерем стояли. Может, сменяемся … моего немца на Снорьку, а? – Микула подошёл к телеге, тычком в бок заставил пленника встать и подвёл его к Ильичу.

– Кто таков? – Спросил Пахом, обращаясь не то к немцу, не то к Микуле.

– Гюнтер Штауфен. – Представился пленный.

– Ладно, уважу Мешу. Снорьку своего можешь забрать, он на Готландском дворе, вместе с остальными, только без меня, тебе его не отдадут. Вот что, завтра, к полудню приходи туда, смотри, не опоздай. – Ильич подошёл к сундучку, достал ключик, открыл ларец. – Пересчитывай, потом мне скажешь, сколько гривен насчитал.

Нюрка, втихаря высматривала нового пленника через окошко светлицы. Чем ей приглянулся немец, стоящий в одних портках, было непонятно, но девичье сердце забилось быстрее, а щёки покрылись румянцем.

– Ровно сто пятнадцать гривен. Так я немца тута оставлю? – Микула закрыл сундук, принимая ключик от Пахома.

– Оставляй, Ваня с Ефремом тебя проводят, до завтра. – Ильич подозвал Гюнтера к себе, просто махнув ему рукой, мол, топай, давай. Штауфена заперли в конюшне, оставив ему пару пирогов с вишней.

Стол, накрытый белой скатертью в кабинете, был более чем скромен. В центре стоял похожий на серебро поднос, на котором горкой лежали кусочки белого хлеба с сыром и маслиной, проткнутых почему-то коротенькой обточенной щепкой. Возле подноса сиротливо обосновались маленькие тарелочки с нарезанными лимонами, посыпанными сахарным песком. Напротив четырёх мягких кресел гордо возвышались по два бокала: один широкий, в виде кубка и один пузатый, напоминавший бочонок. Фарфоровые тарелки и крохотная вилочка, по одной, на каждого приглашённого. Сбыслав Якунович уже бывал в гостях у Пахома, и теперь, демонстрировал Гавриле Алексичу прелести мягкой софы, удобство кресел и самое главное, показал пальцем на потолок, где замерли лопасти вентилятора.

– Вот эта штука – ветродуй, когда я в прошлый раз здесь был, она крутилась. На улице жарень была, хоть голым ходи, а тут, прохладно и свежо. – Просвещал своего друга Сбыслав.

– Да наверно, юнец на крыше сидел, колесо крутил, тоже мне, чудо. – Ставя под сомнения слова Якуновича, отвечал Гаврила.

– Юнец говоришь, а ну дёрни за верёвочку. – Боярин показал на кончик шнура, который свисал из центра лопастей.

– Тебе надо – ты и дёргай. Лучше скажи, что это за жёлтое такое на столе? – Лимон наполнял приятным ароматом цитрусовых всю комнату, но что это за фрукт, новгородские бояре не знали. Было дело, в город привозили живую обезьяну, выдавая её за население далёкой страны, рассказывали о пальме, с которой её сняли, но редкие заморские фрукты, просто не доезжали. Торговые гости, ходившие в Византию, наверняка пробовали их на вкус, однако друзья дальше границы княжества носа не высовывали, и посему вынуждены были дожидаться хозяина дома, дабы удовлетворить своё любопытство.

Дверь в кабинет распахнулась и мы вошли с Пахомом Ильичом внутрь, как раз в тот момент, когда гости рассматривали фотографию, царапая ногтём по стеклу, за которым она была спрятана.

– Знакомьтесь, боярин из Мурманска, Алексий Николаевич, мой давнишний друг и компаньон. – Ильич представил меня гостям, по очереди назвав каждого из присутствующих.

Мы пожали руки, после чего уселись за стол, Пахом направился к шкафчику, достал две бутылки без этикеток и торжественно поставил на стол.

– Пахомушка, ты лучше скажи, что это на столе жёлтое, как канарейка, это есть хоть можно? – Сбыслав в прошлый раз настолько подружился с Пахомом, что мог называть его по-простому, превращая официальный визит в дружеские посиделки.

– Енто, хе, лимон называется, мы его опосля попробуем, под коньячок, а пока, угостимся вином. – Ильич разлил белое сухое вино по бокалам. – Закусывать вот так.

Купец взял большим и указательным пальцами канапе за шпажку, ловко отправляя в рот целиком, не откусывая по кусочку. Продемонстрировал окружающим одинокую щепочку и положил её на тарелку.

– Дай ка попробовать. – Гаврила повторил действие за Пахомом. – Хм…, здорово придумано.

Бутылка опустела через двадцать минут, у гостей стал разыгрываться аппетит, хотелось чего-нибудь посолиднее. Хозяин дома и сам проголодался, вследствие чего, подошёл к стене, где висела фотография и нажал на рычажок. Этажом ниже зазвонил колокольчик.

– Звал батюшка? – Ильюша вбежал в кабинет через несколько секунд, после сигнала.

– Сынок, скажи мамке, мы в светлице ужинать будем, пусть накрывает на стол.

– Так это, всё давно… передам батюшка. – Мальчик поклонился отцу и исчез, закрывая за собою дверь.

– Предлагаю выпить за город наш родной, Новгород, за победу над супостатом, за …за тебя Пахомушка, сто лет тебе жизни. – Сбыслав протянул руку к бутылке с коньяком, налил до краёв, передал бутыль по кругу и приподнял пузатый бокал.

Дальнейшее не поддаётся описанию. Глаза боярина вылезли из орбит, потекли слёзы, испарина покрыла лоб.

– Лимончиком, лимончиком скорее закусывай. – Подсказал Пахом.

– Гаврюша, это надо попробовать, это нечто. – Сбыслав попытался встать с кресла и не смог. – Ух, попустило.

Если коньяк не палёная дрянь, которой в наших магазинах каждая шестая бутылка*, то это – божественный напиток. С каждым годом, после пяти лет выдержки в дубовых бочках, теряется полградуса крепости, придавая коньяку более утончённый вкус. Новгородские бояре, впервые в жизни пили алкоголь, крепость которого превышала двадцать градусов, и оценили его по достоинству. (к сожалению, таковы данные статистики)* примечание автора

Ужинали уже без вина, к столу присоединились Марфа, как хозяйка дома, Нюра и Илья. Бояре сидели с набитыми ртами, не зная, какой ещё кусок снеди положить себе на тарелку. Кулинарная книга, отпечатанная старославянским шрифтом, прочно укрепилась на кухне, и теперь, Марфа радовала мужа всё новыми блюдами, аналогов которым, ещё не было придумано.

Когда есть, стало невмоготу, Илья сбегал в отцовский кабинет и заменил свечи. Ваня и Ефрем, занесли два сундука с серебром, причитавшиеся боярам, показав большой палец руки Пахому, мол, всё в порядке.

– Каждому из вас по сундуку, согласно количеству людей, которые были выставлены в походе. – Ильич указал на ларцы и передал каждому по ключику.

– Сбыслав, ик…, так вот почему ты в Ладоге всех родичей с собой взял… ик. – Гаврила немного расстроился.

– А тебе кто мешал? Гаврюша, не печалься. – Боярин обнял друга.

– Полно вам, давайте Лексея послушаем, с предложением он к нам приехал, на свея со мной ходил. – Ильич уселся в кресло, приглашая бояр последовать своему примеру.

– Многоуважаемые Пахом Ильич, Сбыслав Якунович и Гаврила Алексич. Через три дня начинается операция 'Хлеб'. Вы уже принимали участие в походе на Ижору, и смогли убедиться в полезности наших затей. – Я указал на сундуки.

– Да, польза несомненная, за год столько не имею, как там. – Гаврила посмотрел на своё серебро, блестевшее при свете свечей, гривны, которые лежали сверху, были специально начищены.

– Сегодня в полдень, князь Александр подтвердил своё участие. В краце, мы начинаем скупку хлеба по всему княжеству. Если вас это интересует, то я изложу детали операции.

– Ты Лексей, как-то не по-нашему говоришь, скажи, что от нас надо, сколько надо и когда. Всё, что Пахомушка делает, приносит удачу. Я его поддержу, а ты, Гаврюша? – Сбыслав уставился на своего друга, который не мог оторвать глаз от блестящего металла.

– А что я, конечно, с вами, только это …людей у меня мало, а гривны есть. – Гаврила всегда осторожничал, а посему, редко попадал в впросак, особенно, когда дело было сопряжено с риском.

– Ну, раз все согласны, тогда не позднее четверга, необходимо разослать людей по деревням и договориться со старостами смердов о продаже всего собранного зерна.

– Постой, так ещё урожай не убран, о чём договариваться, да и не продадут смерды первым встречным своё зерно? – Сбыслав уже протрезвел, но ещё не уловил всей сути.

– Правильно, не продадут, так как у них есть постоянные покупатели и отлаженный рынок сбыта. Но у нас будет указ князя, об обязательной продаже.

– Верно, князь. Забыл я про него. Только после этого, житья ему в Новгороде не будет, с потрохами сожрут. – Якунович подошёл к столу взял дольку лимона и сунул себе в рот.

– Лексей, ты хоть представляешь, какую надо иметь казну, чтобы скупить весь хлеб? Думаешь, до тебя не пытались подобное сделать? – Гаврила стал вспоминать все махинации спекулянтов, происходивших в Новгороде за последние двадцать лет, припомнил даже Ярослава, который устроил в городе голод, а про события десятилетней давности, когда булка хлеба торговалась по восемь кун, а кадь* ржи продавали по двадцать гривен, при цене в три, в самое голодное время, даже прослезился. – Да, Строгана надо придушить, совсем обнаглел. Тридцать ладей в прошлом году продал, на пару с Белозёрцами, но монастырям князь не указ. – Гаврила тоже съел лимон.

(полубочка, окованная железом, дабы нельзя было обрезать, вмещавшая в себя 4 пуда зерна, разные регионы применяли свои кади, и мера веса зерна колебалась)*

– Думаю, попытки были. Только вот в этом году, хлеба извне не будет, Суздаль еле сможет прокормить себя сам, пошлины введут такие, что не будет смысла вывозить его, Владимирское ополье разорено. Задача не скупить зерно, а затем втридорога перепродать. Цель сохранить хлеб на голодное время. Свои гривны, да ещё с хорошей прибылью мы вернём, сейчас надо пострадать за Новгород, дабы дети наши, зимой лебеду не ели. А монастыри, пусть попытаются скупить хлеб, мы должны там оказаться раньше. Предложим общинам новые инструменты, которые позволят поднять урожай в будущем году, где надо, заплатим серебром, а где не получится, то придут княжьи дружинники и объяснят, кому надо продавать.

– Пострадаем за Новгород, вот только где купленное зерно складировать? Таких больших амбаров во всём Новгороде не сыскать. – Пахом Ильич был в курсе наших планов и вставил свой вопрос для проформы.

– Будем строить. Выберем удобное место, например, Ореховый остров. Там и поставим острог с амбарами. Лучшего места и найти трудно, вот карта, смотрите. – Из заранее принесённого тубуса была извлечена карта.

– Лексей, а поближе, это ж в какую даль переться? – Сбыслав подошёл поближе к рисунку местности, цокнул языком, но более подходящего места строительства не указал. Необычность карты состояла в том, что рисовали в то время, привязываясь к определённому ориентиру, считая его нулевым меридианом, от него и плясали. В лучшем случае, на рисунке, могли указать направление течения реки и глубину в сомнительных для судоходства местах, чаще, просто обозначали приметные места, да селение, где переночевать или коня подковать можно. А тут, создавалось впечатление, что существует ещё одна, более гигантская карта, с которой просто скопировали кусок и принесли сюда.

– Устье Невы, бывал я там. Хорошее место. – Гаврила тоже приблизился, но в отличие от Якуновича, больше заинтересовался листом плотной бумаги. – Лексей, а Мурманск далеко, покажи где?

Подобного поворота событий я не ожидал. С виду пьяненькие бояре, оказались совершенно трезвыми. Спокойно выслушали моё предложение, согласились участвовать, но при этом не забыли свои интересы и в карте сразу разобрались.

– Далеко. Тут не указано, бумага кончилась. – Настороженно ответил Гавриле.

– Так мы это, сейчас исправим. Ты пальцем покажи, в какую сторону от реки. – Якунович стал по левую руку от меня, и теперь я оказался почти зажат между двумя боярами.

Резко сделав шаг назад, дал возможность друзьям чуть ли не стукнуться лбами.

– Ой. – Гаврюша и Сбыслав обняли друг дружку.

– Давайте думать о деле, а не о том, где Мурманск найти. Кто знает по чём будет торговаться рожь через месяц? – Заседание продолжалось.

Гюнтер плохо помнил события последнего времени. Толчком в бок его разбудили, заставили выползти с телеги, спросили имя и отвели в конюшню. Всё, что он запомнил, так это то, что новгородец, подлым образом пленивший его, пересчитывал марки в сундуке. Швабец откусил кусок сладкого пирога, стал жевать, одновременно размышляя о своём положении. Отцовское наследство не светило, ни при каком раскладе, тем более, после того, как его выперли из родного дома. А тут, в Новгороде его купили за сундук серебра. Даже если родственники узнают, что он в плену, то при всём желании не смогут собрать таких денег. А скорее всего – не захотят. Старший брат даже обрадуется, как же, грамотей Гюнтер угодил в лапы к руссам, надо было не грамоте учиться, а бою на мечах. А разве я плохо обращаюсь с мечом? Разве я не смог собрать сорок бойцов, каждый из которых в открытом бою стоили двух? Если б не этот священник, который пообещал новый крестовый поход во спасение души, в жизнь бы, не отправился на Балтику. Какой к дьяволу крестовый поход, если только на мне был нашит крест, ни один рыцарь и не думал об этом. Деньги, виной всему этот проклятый металл, вернее его отсутствие. Утро вечера мудренее, так вроде говорил русский купец. Эх, какой был человек, жизни своей не пожалел, защищая юного Гюнтера от разбойников. Сон овладел рыцарем. На зелёной поляне, возле бирюзовой глади озера на коне сидела незнакомка. Девушка улыбалась и приветливо помахала рукой, дразня своей улыбкой.

– Гюнтер! Ты мой король. Помоги слезть с коня. – Попросила незнакомка.

Штауфен рванулся к девушке, но не смог сделать и шага. Корни неизвестного растения обвили его ноги, накрепко приковав к земле. И тут возник новгородский купец, который его купил. В руке он держал меч. Блеск стали перед глазами и … Гюнтер проснулся. Сквозь щели в конюшню пробивался солнечный свет.

Нюра сидела во дворе на лавке и старательно красила ногти. Баночек с бесцветным лаком с блёстками было всего десяток, и мамка страшно ругалась, когда видела, чем занимается дочка, но сегодня был такой день, когда девушка должна выглядеть много лучше, чем есть на самом деле. Как на тех картинках, с девицами в модных нарядах, демонстрирующих искусно сделанные перстни. Ну вот, последний ноготь готов, теперь надо время, чтобы лак высох, и остаётся только ждать, когда понесут еду пленнику.

– Ильюша, снеси немцу кашу на конюшню, да квасу захвати, а то, поди, проголодался он там, как бы овёс не слопал в яслях. – Пахом Ильич вышел из терема, сделал потянушки и поспешил в уборную.

Через некоторое время дверь отворилась и из неё показалась белобрысая голова купеческого сына, затем и сам Илья, державший обеими руками широкий горшок. Мальчик поставил горшок на землю, посмотрел, привязан ли пёс и снова скрылся в тереме, чтобы через минуту явиться вновь, но уже с крынкой кваса, которая была накрыта ломтём хлеба.

– Братец, давай подсоблю. Не мужское это дело, с едой возиться. Ты бы лучше с мечом тренировался, как папенька. Видал, как он им крутит, ты так ни в жизнь не сможешь. – Нюра разговаривала с братом, не вставая с лавки, тем самым ещё больше распалив юношеское самолюбие.

– Много ты понимаешь. Да я…. Да я и не так умею. Жди тута, сейчас покажу. – Илья побежал обратно в дом, на этот раз, задержавшись чуть подольше, и вынес короткий, полуметровый узкий меч, подаренный дядей Лексеем.

– Погодь братец. Потом покажешь. Ты лучше дверь в конюшню отвори и посторожи, пока я пленнику еду снесу. – Нюра встала с лавки, поправила косу, положила на припрятанный заранее поднос льняное полотно. – Ставь горшок и крынку, чего ждёшь?

– По-нашему разумеешь? – Девушка стояла напротив полуголого мужчины, жадно глотающего гречневую кашу.

– Угу. – Ответил Гюнтер с набитым ртом.

– А я тебе нравлюсь? – Нюра выставила напоказ накрашенные ногти рук.

– Угу.

– Да что ты всё угукаешь, слов больше не знаешь? – Девушка разозлилась. Не так она представляла себе их встречу. Слов восхищения её красотой не прозвучало, да и вообще, ничего путного, ласкающего слух молоденькой дамы – сказано не было.

– Ты просто прекрасна, как моя мать, такая же красавица. – Штауфен отпил квас, улыбнулся, приподнял с пола засохший цветок и протянул Нюре. – Возьми, мне нечего больше подарить. Ты очень похожа на незнакомку, из моего сна … моя королева.

Девушка покраснела, протянула руку и приняла цветок. На секунду, их пальцы соприкоснулись. Земля завертелась под ногами Нюры в бешеном ритме, краски стали необыкновенно яркими, чувства обострились, приятная дрожь пробежала по всему телу.

– Нюрка! Мамка кличет, иди скорее! – Брат, стоявший у дверей конюшни, прервал танец зарождающейся любви.

– Ты очень забавный, до встречи. – Девушка убежала. Двери захлопнулись, и стало как-то темно, словно на минуту выглянувшее солнце, вновь спряталось за тучи.

За завтраком Пахом Ильич поведал о новом пленнике, чем-то напоминавшем того немца, коего Новгородец высматривал в бинокль в устье Ижоры.

– Гюнтер Штауфен его зовут. Меша просил сменять на одного свея, ну, с той шнеки, где посол до князя был. – Ильич ел яичницу прямо со сковороды, заботливо собирая хлебом жирок, от растопленного сала.

– Ты сказал Штауфен? Пахом, мне надо срочно увидеть пленного. Ты по-немецки хорошо говоришь? – Фамилия была очень знакома, и если моя догадка подтвердится, то в конюшне находился самый настоящий принц.

– Не-а. Дети ему еду носили, надо у них спросить. – Пахом запил завтрак морсом, намеренно вытер рот салфеткой и громко отрыгнул. – Ильюша, ты по-немецки шпрехаешь?

– Немного, у Филина выучился, батька его, к ним товар возит. – Сын Пахома отложил ложку в сторону, предчувствуя важность задания.

– Сходи с дядей Лексем к пленному, переводить будешь.

– Так он по-нашему может. Нюрка … он всё понимает и говорит. – Ильюша немного сморщился, получив удар ногой под столом от сестры.

Закончив завтрак, Илья проводил меня до конюшни, откинул засов, распахнул двери, пропуская внутрь.

– Guten Morgen! Sprechen Sie russisch?* (Доброе утро! Вы говорите по-русски?)*

– Да говорю. У меня был прекрасный русский учитель, мой друг. – Гюнтер привстал, стряхивая с грязных портков прилипшие сено, пытаясь рассмотреть вошедшего.

– Имена Фридрих или Генрих для Вас, что-нибудь значат?

– Первый мой отец, второй сводный брат. – Штауфен сразу понял мой вопрос. Не так давно, пять лет назад, сводный брат попытался возглавить мятеж против отца. Гюнтер его не поддержал, но завистники, считавшие бастарда угрозой для своих делишек, оболгали юношу, представив его чуть не главой восстания горожан и министериалов. После этих событий Гюнтера попытались убить, а после неудачи, выпихнули на вольные хлеба.

Наступила пауза. Моя догадка, относительно знатности пленника подтверждалась. В Германии, после смерти Фридриха II, появилась куча самозванцев, выдававших себя – то за сына императора, то за самого властителя. И если с первыми было сложно разобраться, любил Фридрих женщин; то, со вторыми – было полегче, император знал множество языков и был образован, большинство, не выдерживало проверок. До смерти Фридриха оставалось более десяти лет, следовательно, немец мог и не лгать.

– С какой целью Вы отправились в Ижору? Своего королевства захотелось? – Штауфен, как родственник Фридриха, при удачных для себя обстоятельствах, вполне мог заявить свои права на княжение захваченной земли, и возможно, даже получил бы поддержку.

– Молодость, она идёт рядом с глупостью. Меня пригласили в крестовый поход, деваться было некуда – традиция. – Гюнтер стал пешкой в руках опытных интриганов. Соглашаясь на авантюру, он даже не представлял, как его собираются использовать.

– О каком крестовом походе Вы говорите? Что за чушь? – В устье Ижоры не было ни одного крестоносца, если конечно, не считать Штауфена, а если и были, то я их не заметил.

– Я и сам понял, что всё это враньё, но, увы, слишком поздно. – Немец развёл руками, показывая, что всё, что у него осталось – только на нём.

– Вам принесут одежду и будут достойно обращаться, но не забывайте, Вы в плену. Беседу продолжим позже. – Я попрощался и вышел наружу. Либо немец хитрит, либо на самом деле ничего не знает. Мне показалось, что он был со мной откровенен.

– Ну что? Поговорил? – Пахом уже был одет, явно готовясь куда-то слинять.

– Поговорил. Да только после разговора, вопросов стало больше, чем ответов. Пойдём, посоветуемся.

Мы поднялись в кабинет. Ильич достал початую бутылку коньяка и выставил на стол.

– Пить не будем. Нужна трезвая голова. Знаешь, кто у тебя в конюшне сидит?

– Знаю, я ж тебе сам сказал. – Пахом откинулся на спинку кресла.

– Ильич, у тебя в плену Гюнтер Штауфен, внебрачный сын императора Римской империи Фридриха второго. – Новость ввергла Новгородца в ступор.

– Что ж с ним делать? – Еле вымолвил купец.

– Пока не знаю. Думаю, для начала, его надо переодеть и поселить где-нибудь в доме, но на улицу не выпускать. Тут, что-то не так. Похоже, мы вляпались в какую-то грязную игру, где нашим противником может оказаться Ломбардская лига**, и дай Бог, чтобы нам хватило сил. Хотя, людям свойственно ошибаться. Наливай Ильич, без ста грамм не разобраться.

(Попытка императора Фридриха II подчинить Северную Италию своей неограниченной власти побудила ряд городов (Болонью, Брешу, Мантую, Бергамо, Турин, Виченцу, Падую, Тревизо) во главе с Миланом в марте 1226 возродить (на 25 лет) Ломбардскую лигу (так называемая 2-я Ломбардская лига), в которую вскоре вступили и другие итальянские коммуны).**

В полдень, Пахом Ильич избавился от своего полона, за исключением Грота, которого держали в пыточной избе посадника, слишком велики были его 'заслуги' перед Новгородом, да Гюнтера. На Готландском дворе была целая контора по перепродаже пленников, этакий прообраз Красного креста. Платили немного, но деньги давали сразу. Иноземные купцы, проживающие в Новгороде, помимо добровольного налога на укрепление стен подворья, жертвовали на выкуп соотечественников. И получилось так, что некоторые торговые гости, что везли продовольствие вместе с караваном Фаси, опознали участников похода в доставленных пленниках. Разговоров было много, кое-кто радовался, что не стал задерживаться в устье Ижоры, а кое-кто откровенно подсчитывал убытки, надеясь навариться на доставке сопутствующих материалов для строительства крепости. К последним, и заглянул Пахом Ильич, предложив выкупить двух каменных дел мастеров за треть стоимости. Работники, умеющие строить каменные здания, в Новгороде были, но драли они за своё мастерство – просто безбожно. Основными заказчиками были монастыри, и гильдия в двенадцать человек, в дополнительных приработках не нуждалась. Заказы были расписаны на три года вперёд, а там, как обычно начиналось: доделка, усушка, утряска, отсутствие совести и многое другое, связанное со строительством.

Мастера были иудеи, сбежавшие не то из монгольского плена, не то от долговых обязательств, но, по каким-то своим причинам, отказывались называть место, откуда были родом. По-русски говорили с трудом, свеев – вообще не понимали. Зато, у каждого с собой был отвес, фартук, и что-то наподобие мастерка. Шведу их продал какой-то проныра, запудрив купцу мозги низкой стоимостью рабов.

– Какая встреча! Хлёд, ты ли это? – Ильич увидел старого знакомого по Бирке.

– Пахом! Сколько лет, сколько зим! Как здоровье Марфы? Почему сына с собой не взял? – Свейский купец искренне обрадовался встрече, развязал мешочек на шее и достал небольшой кусочек янтаря с двумя щепочками внутри в виде креста. – Смотри, до сих пор с собой ношу. Удачу приносит.

Пахом Ильич подарил редкий камень на память, о давних событиях, когда Хлёд помогал Новгородцу тайно вывезти медь. Сколько тогда Пахом страху натерпелся – не передать.

Друзья вспомнили былые времена, Хлёд обозвал последними словами Ульфа. Про своё участие в походе, просто развёл руками, мол, ничего личного, торговля – есть торговля, и уступил рабов за маленькое зеркальце.

Снорри и Микула стояли у Фёдоровского ручья, запуская гладкую гальку по водной глади.

-Куда теперь, Снорька? – Спросил ушкуйник у своего освобождённого друга.

– Кому я нужен? Землю обрабатывать уже разучился, наёмник из меня никакой вышел, в монахи пойти, так ты ж знаешь, не люблю я их. Истории буду сочинять, да людям рассказывать. – Снорька присел на корточки, скоро третий десяток пойдёт, а в жизни, ничего путного не сделал.

– Пахом Ильич людей собирает, для чего не говорит, но я с Сенькой с утра разговаривал, говорит, платят хорошо. На купеческом причале, с утра быть надобно, может, к нему? А там, серебра подкопишь, а с гривной, оно определиться полегче будет, нежели без неё. – Микула присел рядом и положил руку на плечо друга.

В Смоленск уходили три ладьи. Ильич отдал мне своё судно с командой, нанял ещё два со своими кормчими и гребцами, усилив их восемью охранниками, нанятыми перед отплытием. Груза практически не брали, только провиант.

– Не задерживайся Лексей. Времени в обрез. Ваня с Ефремом уже отправились к смердам, будут покупать за серебро, но, его мало, сам знаешь. – Напутствовал меня перед отплытием Пахом.

Скорость, вот что решало судьбу нашего мероприятия. Гребцы Пахома Ильича были в курсе, для чего был снаряжён караван.

– Ребятки. Вы идёте в Смоленск, чтобы забрать плуги и бороны для наших кормильцев. Не на князе с его дружиной держится земля наша, а на смердах, что хлеб выращивают. Лихая година ждёт впереди, жёны и дети будут молиться, успейте в срок. – Пахом Ильич собрал свою команду за полчаса до отхода, отвёл в сторонку и воодушевил их своей речью.

Флагман пересёк Ильмень-озеро под парусом за сутки, остальные две ладьи, словно приняв вызов, не отставали ни на кабельтов. Попутный ветер благоприятствовал, двигались без задержек, Ловать поддалась за трое, волок прошли почти влёт, бурлаки чуть ли не на плечах перенесли порожние лодки. Куны с премиальными стимулировали не хуже личного примера, там, где надо, сами помогали, где не надо – стояли в сторонке, наблюдая за работой профессионалов. Ровно двадцать один день длился наш поход. Савелий, встречавший меня в воротах, не поверил, насколько быстро мы добрались.

– А где Елена? Почему не слышно детского голоса? – По всем срокам, ребёнок у них должен был родиться в начале лета.

– Жена в Смоленске, гостит у сестры Рысёнка, там тоже двое новорождённых. – Сотник улыбнулся, и было видно, насколько он доволен своей супругой.

– Назвали-то как? – Нет, чтобы спросить, кто родился?

– Ростиславом. – Мне в Смоленск нельзя, вот и маюсь. То к Свиртилу наведаюсь, поохотиться, то здесь обитаю. Да что встали-то, пошли в терем, баню сейчас приготовят. – Савелий по-хозяйски проводил меня до двери. – Ну, тут всё по-прежнему, я скоро.

Вот и камень, это ж, сколько меня не было дома? С начала весны, время-то как летит, не угнаться. Хотя почему? Угнаться как раз можно, где мой ключик?

Неделю мы провели с Полиной на море. Купались, загорали, навещали родителей и веселились от души. Но с каждым днём отпуска, я стал замечать, что меня постоянно тянет назад, будто всё, что меня окружает – не моё, чужое. И сам я не на своём месте. К концу отдыха меня начали раздражать многие вещи: – хамство официантки, враньё менеджера в банке, набожность гаишника, принявшего взятку от пьяного водителя, и перекрестившегося после отъезда нарушителя. В конце концов, у нас с Полиной произошёл скандал, после которого я плюнул на всё, и вернулся в Хиславичи.

Через два дня привезли первую партию плугов, а вслед за ней, меня навестил налоговый инспектор, поинтересовавшись, куда делась крупа, закупленная мною в огромных количествах. Пришлось проводить его к реке, показать на воду и объяснить: – Рыб хотел разводить, да видно не по вкусу пришлась. Покрутив пальцем у виска, инспектор уехал, но обещал всевозможные кары и санкции, особенно тем, кто не хочет оплатить установку кондиционеров в их здании. Я даже не стал объяснять, что прописан в совершенно другом городе, даже в другой стране. Спас меня от нервного срыва звонок Борис Борисовича.

– Как дела Алёша? – Голос Левина был гипнотическим, каким-то успокаивающим и мне стало немного легче.

– Если честно…, то на букву Х, но русские – не сдаются.

– Адаптация, не переживай, это скоро пройдёт. Главное, ты жив и здоров, береги себя. – Борис прервал разговор.

– К чему адаптация? Что за чушь? Всего неделю в Крыму провёл, блин…, он всё знает, но как? – Мысли молнией промелькнули в моей голове.

После этого разговора прошло пять дней. К этому времени весь мой заказ на сельскохозяйственное оборудование был выполнен и доставлен. Помимо прочего были подготовлены к отправке пятьсот кос и три дюжины мясорубок, две тонны специй, семьсот заготовок для мечей, листовая сталь и проволока. Шесть часов, я не отходил от машины перехода, перетаскивая товар. Восемь охранников получили новую экипировку, взамен примитивной старой, оставалось выяснить прогноз на урожай в княжестве, и можно было отправляться обратно.

На следующее утро, пока крепость видела последние сны, прискакал староста из деревеньки Свиртила, вместе со своим сыном.

– Будем корчевать лес, на той стороне реки. Земля там ровная, холмов почти нет, так что, на будущий год станем продавать рожь. Кузнец в прошлом месяце из-под Владимира пришёл, остаться у нас решил, неспокойно у них, степняк озорничает. – Поведал староста.

Посевная, с его слов прошла на ура. Предприимчивый смерд умудрился вспахать не только поля своей деревеньки, но и помочь двум соседним, когда они прослышали про новый плуг.

– Колбасу делать умеют у вас? – Поинтересовался у крестьянина. Продукцию местного приготовления я видел только один раз, когда Степанида умудрилась изготовить две дюжины из одного кабанчика.

– Серафима умеет, только …, травы специальные нужны, а у неё их нет. Вот мамка её, тёща моя, вот она славно делала, как вспомню…. – Староста поведал, как тёща подчевала его вкусностями, не в пример матери жены сына.

– Сделаем так. Отправь сына домой, пусть, как можно скорее привезёт сюда Серафиму, и несколько девушек, способных к готовке. Будут учиться колбасному делу. А потом, все вместе уедете. – Староста согласился, отправив сына кивком головы.

– Я чего спросить хотел, свадьбы у нас скоро играть будут, а весной ты пообещал…. – Староста немного замялся.

– Помню, инструмент, полотно, зерно и посуда. Сколько свадеб-то будет? – Дружинники Свиртила время даром не теряли.

Староста стал загибать пальцы на руках, что-то подсчитывая в уме. – Дюжина точно, может, ещё один, с тем, пока неясно. – Хитро улыбнулся мужичок.

– Телега есть?

– Сын на телеге приедет, мамку привезёт, а что не поместится…, в руках понесём. – Смерд улыбнулся, обрадовавшись, что все его просьбы выполнены.

Демонстрацию по изготовлению колбасы устроили после обеда. Перед летней кухней поставили стол, на нем закрепил мясорубку, выложил на стол заранее купленное мясо и охлаждённое сало, шприц и эмалированный таз в стороне. Восемь фунтов говядины, столько же свинины и семь с половиной фунтов сала, растёртый сушёный чеснок, чёрный и душистый перец десять золотников, пол стакана сахарного песка. Мясо нарезал кусками и посолил.

– Надо выдержать седьмицу в холодном погребе, но времени у нас нет, буду показывать дальше, как будто оно уже пролежало там. – Объяснил женщинам.

Посоленные куски измельчил на мясорубке. Сало нарезал ножом на маленькие кусочки, размером с пол фаланги мизинца. Мясной фарш смешал с пряностями, добавляя туда кусочки сала.

– Всё это надо на сутки в погреб, пусть постоит. Всем понятно? – Крестьянки кивнули, явно желая что-то сказать, но промолчали.

С помощью шприца начинил оболочку фаршем, плотно, без пустот и завязал шпагатом.

– Теперь, каждая из вас попробует изготовить самостоятельно. Как сделаете, покажу, каким образом разбирается мясорубка, моется и снова собирается. – Дамы принялись по очереди начинять шприцем оболочку.

– Начиненные колбасы подвесить на седьмицу в погребе, смотрите, сухо там должно быть. Ну, а затем коптите холодным копчением трое суток, с 'сухим' дымом. Как сделаете, повесьте в тёмном месте, чтоб кот не упёр, где-то на месяц. Да проветривайте почаще. – Ликбез был завершён, мне оставалось только наглядно продемонстрировать разборку мясорубки.

– Перца у нас нет, да песку этого, как его…, сладкий который. – Серафима оценила механизм, но скептически отнеслась к технологии. Видимо, были какие-то свои, более предпочтительные рецепты.

Пока я ходил за сахаром и специями, со стола всё убрали, поместив почему-то на телегу эмалированный таз с остатками фарша и стакан. Потом, уже в Новгороде, мне рассказали, что крестьяне предпочитали заготовлять мясо впрок, делая банальную тушёнку, используя вместо жестяных банок глиняные горшки.

Утром, догрузившись ходовым товаром, для лавок Пахома Ильича и подарками, мы отплыли в Смоленск. Сутки, проведённые в столице, были насыщены визитами. Помимо Евстафия, который прикупил дом, рядышком с теремом Савелия, навестил боярина Рысёнка, поздравил Елену с первенцем, подарил соску-пустышку, передал привет от мужа и направился на аудиенцию к Ермогену. О состоянии урожая, лучше церкви не знал никто.

– Проходи, присаживайся, сын мой. – Епископ здорово сдал, за последние полгода, но харизма – только возросла.

– Ваше преосвященство, благословите, отче. – Я низко поклонился, коснувшись рукой пола.

– Вижу смирение в тебе, да и загорел изрядно, дома побывал? – Ермоген привстал с лавки и подошёл ко мне, крестя и протягивая крест для поцелуя.

– Пришлось, отче.

– Как там? Скоро ль Царьград возвернут, за грехи наши, латинянам отданный? – Епископ показал рукой, куда можно присесть.

– Преосвященнейший Владыка, есть мнение, что только через двадцать один год. Многие его не разделяют, но всё идёт к тому. – Ермоген лишь поморщился, услышав ответ.

– Рассказывай, что привело, надолго ли, кстати, церковь, в деревне, где литвины живут, так и не начали строить. Плохо это.

– К концу года всё будет готово. Фрол у Евстафия ожидает священника, дабы место выбрать. – Немного слукавил я. Бригадир плотницкой артели действительно находился в лавке Евстафия, и мы обсуждали с ним вопрос строительства, но пока не сошлись в цене.

– Я пошлю кого-нибудь, хотя, пусть Серафим посмотрит, ему там дальше жить, заодно с мирянами познакомится.

В итоге нашей беседы я получил благословение и был отправлен к Иннокентию, который на вопрос о предполагаемом урожае ответил кратко: – Будет как в прошлом году, может чуток лучше. Из-за голода посеяли мало, с хлебом останется Киев. Смоляне закупать на стороне не будут, но и продавать тоже.

В Полоцке была похожая ситуация, только для себя. Надо было спешить. К середине сентября, опоздав к собранному последнему зёрнышку, мы причалили к Новгородской пристани.

Пахома Ильича в городе не было, Марфа подсказала, что муж где-то в районе Ладоги, спупустил все гривны и сидит на коробах с зерном, отгоняя мышей.

– То, что на коробах – это хорошо, раз сам, значит не на кого оставить. Марфа, а где мне найти Сбыслава Якуновича или Гаврилу Алексича? – Ситуация была скверная, без Ильича, не зная никого в городе – полный завал.

– Господи! Эти два оболтуса, вместе с ним. С виду уважаемые люди, а всё туда же. – Марфа была не в духе. Спокойная, всегда вежливая женщина, напоминала котёл с перегретым паром. Ещё чуть-чуть и…

Причину её состояния я узнал позже, когда увидел Гюнтера, щебетавшего с Нюрой во дворе дома. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять – молодые были влюблены. Девушка кокетничала, просила Штауфена подержать зеркало, хотя дома висело большое, во весь рост и даже предложила посидеть в крытом возке, что стоял рядом с конюшней. Гюнтер ходил за ней, как нитка за иголкой.

Выручил меня Ильюша. Мальчик отвёл меня на торг, в лавку, где торговал приказчик Ильича – Ваня.

– Пятьдесят сотен кадей скупили. Последний раз, когда я там был, места уже не было, куда короба ставить. Бояре ругают князя, на чём свет стоит, к свеям ни одной ладьи не ушло, цены поднялись в два раза. – Иван сидел в лавке с дубинкой в руках.

– Оружие зачем? – Вооружённый продавец в лавке как-то не увязывался с торговлей.

– Чувствую, бить скоро будут. Ефрем тут неподалёку, с ним Ждан и Сеня, если что – подсобят.

– Неужели так всё серьёзно? – Своей акцией мы, конечно же, перешли границы честной торговли, используя административный ресурс, но угрозы физической расправы я не ожидал.

– На торгу поговаривают, что скоро будут вече собирать. Строган пронюхал, что Пахом Ильич скупил хлеб, а где его хранит, пока не знает. – Ваня вдруг встал, поправил пояс и улыбнулся. За моей спиной стоял покупатель.

Вороватого вида мужичок недобро оскалился, пострелял глазками по сторонам, посмотрел на себя в зеркало и вышел вон. Зачем приходил – непонятно.

– Это уже третий, за сегодня. Глазеет, лыбится и уходит.

– Срочно зови Ефрема. – Сказал Ване, наблюдая за вышедшим мужичком.

Приказчик дёрнул за шнурок и над лавкой купца взметнулся красный флажок. Сигнализация примитивная, но действенная. Через тридцать секунд в лавку вбежали люди.

– О, Лексей. Уже тута, заждался тебя Пахом Ильич. – Ефрем попытался рассказать о переживания Ильича, по поводу моего отсутствия, но сразу умолк, когда увидел, как я прислонил указательный палец руки к губам.

– Из лавки, только что вышел мужичок, видели его?

– Да, вон он стоит, треплется с кем-то. Это Строгана человечек, мразь ещё та. Я ему морду в прошлом году набил, свинчатку он в рукавичке прятал, не по правилам то. – Всё стало ясно. Пахома элементарно выслеживали, надеясь застать в лавке, видимо узнали, что пришли корабли.

– Ефрем, надо возок к князю отправить, прямо сейчас. Поможешь? – Для начала я решил передать взятку Александру в размере пятидесяти мечей.

– Это можно, откуда везти? – Приказчик повернулся к охране. – Сеня, останься в лавке.

– На ладье всё, ещё даже не разгружали, сам знаешь, как груз на причале – плати пошлину. – Мне хотелось скорее отправиться на Ореховй остров, надо было начинать продажу инструментов крестьянам, пока те, не спустили всё серебро, вырученное за урожай.

По дороге к пристани, Ефрем поведал: – Половину ржи продал Юрьев монастырь, Гаврила Алексич туда ездил, Сбыслав договорился с Ладогой, у него там, куда не плюнь – на родича попадёшь, ну а мы с Ванькой, уже тут, по окрестностям шныряли.

– И как успехи? – Приказчик был очень весёлый человек, из разряда тех, кто, наступивши в коровью лепёшку – обратит это в шутку.

– Семь сотен кадей за нами. Огнищанин один помог, странный.

– Чем странный? – Так называли путешественников, или людей, которые не могли подолгу жить на одном месте. Крупный землевладелец и одновременно турист, это было неожиданно.

– Землю всё подходящую ищет, сажает что-то, записывает на бересте, в общем, не по-нашему. Семь сыновей у него, все такие же. Так вот, четыре сотни кадей нам продал, я такой ржи в жизнь не видывал.

– Интересно, а далеко усадьба его? – Местный агроном заинтересовал меня.

– Отсюда три дня пути, только, зачем тебе, Лексей? Он вчера к нам в лавку заходил, зеркало ему понравилось, постой… он сегодня будет маленькое зеркальце для дочки своей покупать. – Ефрем замер у колодца.

– Сделаем так, до причала я дорогу найду, мы у самого края, как обычно лодки поставили, приведи мне его туда, очень прошу. С возком опосля разберёмся. – Приказчик кивнул головой, развернулся и поспешил обратно, в лавку. В пятидесяти шагах от нас, засуетился мужичок, не зная за кем идти.

– Вяйнямёйнен из Корелы. – Представился агроном.

– Алексей. – Ответил я и протянул руку для пожатия.

Ефрем, приведший огнищанина, постоял с минуту и полез на ладью, посмотреть привезённый товар. С лодки раздался восхищённый свист, не то бочонки с вином увидел, не то сложенные мечи без рукоятей.

– Мне сказали, что урожай знатный собрали в этом году, хотите собирать больше? – Начал разговор с карелом.

– Да какой там урожай, так, чуток. – Поскромничал агроном.

Я достал из планшета рисунки с изображение плуга и бороны, показал их корелу, после чего, пригласил на ладью посмотреть и дать оценку. К моему сожалению, огнищанин, восторга Ефрема не разделил. Землю обрабатывали при помощи сохи, она не переворачивала пласт земли, а лишь отваливала его в сторону. И вся загвоздка заключалась в почве – слишком тонкий плодородный слой.

– На этом плуге можно регулировать глубину вспашки. – Возразил агроному.

– Железный плуг тяжёл, лошадь быстро устанет, хотя … я попробую, что ещё есть? – Огнищанин стоял на палубе, ожидая, пока из трюма вынесут серп и косу.

Час мы обсуждали с Вяйнямёйненом тонкости обработки земли. Удобрений не хватало, погодные условия – суровые, но, тем не менее, хлеб растить было можно: – Немного любви и много знаний,– примерно так выразился корел.

– Ефрем рассказал, что ты делаешь записи, если не секрет, для чего? – Мы сидели на лавочке, возле причала, под деревом, потягивая сухое вино. Торговые дела были завершены, и теперь, можно было поговорить по-душам.

– Не секрет, я хочу вырастить вишню, и знаешь, что я обнаружил … если за год до посадки в землю, на склоне, где садится солнце закопать золу, то дерево растёт лучше, а если сразу с золой сажать, то может и погибнуть. – Вяйнямёйнен посмотрел на меня, как будто сделал важное открытие и теперь, обнародовал его.

– Попробуй использовать склон вот под таким углом. – Я нарисовал карелу холмик со склоном в двенадцать градусов.

– Попробую. Приходи в гости на будущий год, вместе посадим.

Огнищанин купил плуг, борону, шесть кос, столько же серпов и меч для старшего сына. Последнее, скорее для повышения статуса, нежели для дела. Затраченное серебро стало возвращаться.

За то время, пока мы беседовали с корелом, Ефрем сбегал к княжьим хоромам и упросил Якова выделить пятерых дружинников с телегой, сославшись на Пахома Ильича.

– Подарки прибыли для князя. На причале дожидаются, сам бы привёз, да больно дорог груз. – Ефрем сэкономил на ввозной пошлине, то, что касалось грузов для князя, налогами не облагалось.

Уже к обеду, Александр оценивал взятку, пригласив к себе новгородского кузнеца, обслуживающего нужды дружинников.

– Я не знаю, из какого железа это сделано, работа ни на что не похожа. – Оружейник внимательно рассматривал клинок, пытаясь проследить шов сварки между железом и сталью.

– Мне всё равно, из чего они выкованы, как думаешь, сколько он может стоить? – Князь держал в руках точную копию клинка, что была на ладонях у оружейника.

– Рукоять надо доделать, кожей … не, тут две дырочки, как раз можно две пластинки из кости или дерева. – Начал размышлять мастер.

– Симеон, сколько стоит вот это? То, что можно сделать, пусть дружинники беспокоятся, у меня только треть с мечами, да и то…, ты ответишь на мой вопрос, или мне другого позвать? – Александр вспылил. Мастера больше интересовал сам клинок, а князя материальная составляющая.

– Надо испробовать, нельзя просто так, сказать, сколько он стоит. – Симеон был непреклонен. Предварительную стоимость он мог бы назвать, только посмотрев на изделие, но точную …, слишком уважал себя оружейник, чтобы бросаться словами.

– Яков! Принеси мой старый щит, с которого умбон сняли. – Потребовал князь.

– Мечом рубить щит? – Удивился Симеон. – Это ж не секира.

Александр надел рукавицу, вытащил из телеги первый попавшийся меч под руку, оценил балансировку и резко рубанул наискось, по краю, приставленного к возку щита.

– Шшхх. – Только ветер пронёсся. Щит развалился окончательно, доски держались только на кожаной обивке, край с медной окантовкой срезало.

– Пятнадцать гривен, а если доделать, по уму, то все двадцать. – Выдал окончательную стоимость подарка мастер.

– Слышал, Яков? А ты Пахома Ильича хаял, я за год столько не имею, сколько в этом возке. – Князь был доволен.

– Сядь в Суздале, и будешь иметь в десять раз больше. – Возразил ловчий.

– Суздаль, что мне один Суздаль, вот стать Великим князем, да чтоб все у меня в кулаке сидели, от Киева до Новгорода. – Подумал про себя Александр, сжимая стальную рукоять меча.

В это время мытарь пытался определить размер пошлины, которую следовало уплатить со стальных листов. В обширном перечне, листовая сталь размером аршин на аршин не значилась. Нисим пытался вспомнить, когда последний раз, за долгое время его службы, подобное привозили в Новгород, но, толи старческая память подводила, толи кислое молоко, выпитое дома, рядом с причалами, не давало сосредоточиться.

– Можно записать, что привезено железо в крицах, только … – Мытарь сделал паузу.

– В расплющенных крицах. – Подсказал Нисиму один из вариантов.

– Точно, как я не догадался. Дом мой, вон там, возле двух яблонь. Разница между оружейным железом и крицами, для ста привезённых пудов будет составлять … семь гривен. Две можно оставить под яблоней, а с тебя, за всё железо, сплющенное … семь да семь, да ещё сбор – Пятнадцать гривен. – Выдал расчёт налогового сбора портовый чиновник.

– Нисим, побойся Бога. – Ефрем не выдержал и встрял в разговор. – Это ладьи Пахома Ильича, и груз – его, когда это новгородские купцы пошлину как торговые гости платили?

– Пахома Ильича хорошо знаю, и отца его знал. Тут, я его не вижу. Не хотите платить – воля ваша. Только разгружать ладью не дам, на моей стороне стража и Закон. – Мытарь гордо приподнял подбородок. Абы кого, на его место не поставят, свою работу он знал досконально. И сколько тысяцкому надо отнести, и сколько стражникам отсыпать. Иначе, когда тяжело станет ходить, своего сына, Яакова, на эту должность не утвердят.

– Три гривны под яблоню и три в казну. – Предложил я.

– Ефрем, ты б объяснил, на досуге, своему дружку, как дела делаются. Четыре под яблоню, а три в казну за три десятка пудов сплющенных криц. – С налоговыми отчислениями было покончено.

Налоги в Новгороде, как и на всей Руси – драли безбожно. Доходило до сумасбродства, требовали оплату за проезд по мосту, этакий прообраз дорожного мыта. Взимался подоходный налог 'с сохи' или 'от дыма', церковная десятина и многое другое. Все договора, составленные после военных действий, включали в себя обязательный пункт:– льготное налогообложение купцов победившей стороны. Средневековым миром правили деньги.

Освободив ладью Ильича от груза, мы немедленно отплыли в сторону Ладоги. Отправившись вечером, вопреки всем правилам и приметам, тем самым спасли свои жизни. На Волхове, в десяти верстах от Новгорода, на нас готовили засаду. Строган считал, что на ладье Пахома вполне нормальные люди, посему и предупредил своих разбойников, чтобы готовились с утра перехватывать ладью, выкрашенную дикой краской*, мышиного цвета.

('Шара' – дикая краска (у маляров), изготовлялась из белил, мела и сажи)*.

Так и проскочили, минуя отдыхающих татей, слишком поздно сообразивших, что добыча ушла, и догнать ладью не представляется возможным. Боярин, когда узнал о провале своей затеи, самолично порол кнутом гонца, принесшего известие. После экзекуции, Строган навестил своего знакомого, Михайло Сытинича, внука знаменитого боярина Сотко, который оплатил строительство каменного Борисоглебского храма.

– Подлый купчишка Пахом Ильич, перебил мне всю торговлю со свеями, по миру пустить захотел. – Жаловался боярин.

– Шутишь? Один купец, пусть зело удачливый, и перебил всю торговлю – не может быть. – Михайло пребывал в прекрасном расположении духа, Сбыслав Якунович давал в приданное, за свою Анисью триста гривен*.

(Для примера, годовой доход в Германии с лена составлял 5 кёльнских марок. 1 марка Кельна =233,855 г. серебра. Грубо, 1,2 кг. серебра в год. Сбыслав даёт 61,2 кг. серебра, т.е. доход за 51 год, что равносильно пожизненному обеспечению невесты.)* примечание автора

– Ну, не совсем один. Кабы не Сбыслав с Гаврилой, в жизнь бы ему не управиться, гаду ползучему. – Какой такой Сбыслав? – Сытинич спросил, явно заинтересовавшись именем.

– Сбыслав Якунович, ну ты должен его помнить, здоровый такой, ни одной драки не пропускал, а Гаврила Алексич – сосед его. – Строган, напомнил Михайле, как много лет назад он, будучи совсем молодыми, со своими дружками, ходили стенка на стенку, лупцуя молодцов в Людиного конца. Сам же Строган, всегда стоял в сторонке, считая игрища – бестолковой затеей.

– Знаешь, мои купцы мёдом торгуют, в хлебные дела не лезут. Так что, помощи от меня не жди. Сбыслав с князем на короткой ноге. Мой тебе совет – перетерпи. – Возможность объединить два богатейших боярских рода были слишком заманчивой перспективой. Портить отношения с отцом невесты сына, было некстати.

– Вот как ты заговорил! Щенка Ярославого испугался? Так знай – мне Александр не указ! Жаль, что не с нами ты. Смотри Михайло, как бы локти не пришлось кусать. – Строган выскочил за ворота хором Михайлы Сытинича и со всего размаха ударил по лицу своего холопа, ожидающего хозяина у лошади. – Не стой на дороге, пёс смердячий!

Михайло поразмышлял немного, взвешивая варианты, и отправился к жене. Боярин всегда поступал так, когда шанс успеха в принимаемом решении был равен неудаче. Любушка, так ласково называл он свою жену, обладала невероятной интуицией, помноженной на логическое мышление, не свойственное женжинам. Не подвела она и в этот раз.

– Медвежонок, подумай сам …, Сбыслав сидит на воске, ты на мёде, понял, к чему я веду? – Любушка полулежала на перине, положив голову мужа к себе на колени, не забывая гладить его по голове.

– Ээ …ммм… нет. – Пробормотал боярин.

– Мёд, воск, пчела, Вы должны быть вместе, словно в улье. А Строган, он скользкий, как гадюка болотная. – Женщина игриво пощекотала мужа за ушком.

– А пчела кто? – Михайло стал приподниматься, убирая голову с колен жены.

– Ой, пусти … медведь. Пчела это дочка Сбыслава, ой …– Любушка утонула в объятиях мужа.

– Господи, как хорошо иметь умную жену. – Подумал Сытинич, целуя в сахарные уста любимую.

После жарких объятий, Любушка послала мальца к знакомой свахе, а дабы гонец не бежал с пустыми руками, то был передан горшочек с мёдом, завёрнутый в холстину и завязанный на бабский узел.*

( узел типа 'бантик', с торчащими в разные стороны концами, пародия на морской узел)*

Спустя час, сваха вышла через задний двор своего дома, поправила новую поднизь под кикой** и неспешным шагом отправилась прогуляться, случайно свернув на улицу, ведущей к терему Сбыслава Якуновича. Степановна, за свою долгую жизнь, успела соединть сердца двух десяток боярских деток, более полусотни купеческих. Что касалось других сословий, то до них руки не доходили. Вернее – ноги. Сваху иногда просили передавать записки, частенько те, кто не найдя счастья в браке, искал его на стороне. И как это бывает, многие из них – были старыми клиентами Степановны. Вот и сейчас, под головным убором женщины лежал кусочек бересты, адресованный Якуновичу.

(Выходя из дома, женщины надевали шапку с высоким челом, ее называли «кика»; в юго-западных областях – повойник. Под кику поддевали еще один платок, называемый «подзатыльник», или «поднизь». Кокошник одевался поверх, только по праздникам, ну, иногда – похвастаться, когда совсем было невтерпёж).**

Трое суток по реке, полдня на волоке, Ладога, со своим шумным торгом и в конце пути перед нами предстал Ореховый остров. Сама природа подсказывала новгородцам закрепиться на этом участке суши. Но, это будет потом, спустя два поколения, когда Новгородский князь Юрий Данилович, внук Александра Невского, в 1323 году построит здесь крепость. Пока что, одинокая вышка, в точности скопированная с крепости у камня под Смоленском, встречала нас, окружённая лесом. Невдалеке от неё, на прибрежных волнах, покачивался корабль Бренко. Через оптику было видно, как из лесочка стали появляться вооружённые люди со знакомыми касками на головах.

Строительство, начатое Пахомом Ильичом – впечатляло. На западной оконечности острова, где земля, подобно острию копья вспарывала реку, возводили каменную башню, высотою в семь аршин. Рядышком, возле вкопанного в землю столба, огромной кучей лежали булыжники и два деревянных корыта с известковым раствором. Возле них суетился мужичок с верёвкой.

– Готово? – Крикнули сверху.

-Принимай! – Мужичок отошёл в сторону и потянул за свободный конец троса, продетого через примитивный блочок. Корыто с раствором медленно поползло вверх.

– Пахом, ты молодец. За такой короткий срок, и столько успеть сделать. – Похвалить Ильича было просто необходимо.

– Всё просто, Лексей. Помнишь, Хлёд мне двух суздальцев продал?

– Так вроде они иудеи были. – Стал припоминать историю покупки рабов на Готландском подворье.

– Кем они только не были. И иудеями, и саксами и даже немцами. Стыдно им было …, год в неволе томились, а когда до дома сбежали …, сам знаешь, в Суздале сейчас ничего из камня не строят. Сказывали, что даже кору ели, вот и продались одному иудею. – Пахом перекрестился. – Тот пообещал к франкам переправить. Мол, замки там каменные возводить будут, мастера на вес золота. Поверили горемычные, да пирог только с виду сладким оказался.

– Ничего в мире не меняется. – Всё, как у нас.

– Они как на рисунок глянули, тот, что в картах лежал, чуть плакать не стали. Для суздальских каменных дел мастеров важно память о себе оставить, чтоб потомки восхищались …. Оно гордыня, конечно, но какой мастер не хочет, чтоб творение его рук помнили? – Ильич обвёл меня вокруг башни, показывая качество кладки. На первом камне положенном в основании башни, втихаря от всех зубилом было выбито: – Никифор и сын Михайло из Суздаля заложи град на усть Невы нарицаемый Орешек месяца иулия в 29 день.

Зерно, разложенное по коробам, хранилось в пяти амбарах. Как объяснил Ильич, подобный метод упаковки подсказал Гаврила, привезший берестяные корзинки, почти за бесценок из Юрьева монастыря.

– Пахом Ильич, мне сказали, что двадцать тысяч пудов скупили, неужели всё уместилось здесь? – На мой взгляд, на острове находилась только половина.

– Нет, столько было не вывезти. В одну корзину все яйца не складывают, вдруг, пожар, али ещё что-нибудь? Большая часть в монастыре, Алексич пообещал настоятелю, что привезёт чудо-плуг в подарок, хотя монахи просили колокол. – Пахом улыбнулся, своей фирменной улыбкой, после которой становилось понятно – сделку провернул удачно.

Палаточный лагерь окружал амбары по кругу, в центре стоял мой бывший походный шатёр, который в прошлом году был подарен Ильичу. Вдруг возле шатра три раза прозвенел колокольчик.

– Незваные гости? – Спросил у Новгородца.

– Чужаки – два звонка, а это Сбыслав с Гаврюшей с охоты возвертаются. Бренко им кабана проспорил, вот они с утра на тот берег и укатили. – Пахом указал пальцем в сторону Лопского погоста. – У Якуновича сокол есть, но он его с собой не взял – побоялся.

– А предмет спора? Из-за чего весь сыр-бор? – Мне стало интересно.

– Сбыслав сказал, что у сапсанов пары на всю жизнь. Людвиг не поверил, побежал у Гаврюши спрашивать, тот и подтвердил. – Ильич поправил фуражку, готовясь встречать друзей. – Одним словом – немец, хоть и крещёный.

Радости от встречи не было предела. Охотники добыли трёх подсвинков и матёрого секача, весом не менее десяти пудов. Четверо ушкуйников с трудом снесли добычу с насада.

– Еле допёрли, Людвиг рогатину сломал, клычища – в пять вершков, Гаврюша портки порвал. – Сбыслав рассказывал результаты охоты, пытаясь короткими фразами пересказать всё приключение.

– Встаньте возле кабана, так нагляднее будет, что за зверюгу вы убили. – Незаметно снимая троицу на камеру, пусть ребятам будет подарок.

Вечером, у костра я поведал о походе в Смоленск, о том, что к Киеву движется орда кочевников и Русь снова умоется кровью, а тысячи жён, вереницами поплетутся в степь, плача по погибшим мужьям и сыновьям, не сумевших их защитить.

– Не сдюжит Киев. Гордые больно, пупом земли себя считают. Нет в них стойкости нашей. – Гаврила отпил вина и проверил ножиком готовность поджаривающегося на вертеле кабана.

– Отчего не сдюжит? Батька сказывал, правда, давно, что стены высоки и храмов каменных – не счесть. Киевлян много, что муравьёв в лесу. – Возразил другу Якунович.

– За последнее время, все кому не лень, Киев на копьё брали. Дай Бог, уберечься ему в этот раз, только чую …, плохо дело будет. – Пахом срезал кусок мяса с туши и уставил свой взгляд на костяной наконечник стрелы, оставленный в теле животного не столь удачливым охотником. – Видите этот наконечник, так и Киев будет костяшкой тыкать, когда крепкое железо рогатины потребно.

– Рогатина и то сломалась. – Подал голос Бренко.

– Сломалась, твоя правда. Ибо силён враг, но её и одной хватило. Кулаком надо бить, а не перстами растопыренными. От нас земля Русская пошла, объединить Новгород её должен. – Ильич покраснел от волнения, впервые, при друзьях он высказал то, что наболело.

– А ты попробуй, Пахом Ильич. Удача у тебя есть, всё, что ни задумал – получается. – Сбыслав привстал с бревна, заменяющего лавку. – Да только Русь за князем пойти может, за купцом – нет. Ты уж извини, Пахом Ильич.

– Разве купец? Остров, а скоро и крепость, Пахому Ильичу принадлежит, значит, земля у него есть. Дружина – вот она, шесть десятков. Князь Новгородский, его любит, ближником своим при мне называл. Уже не купец он – боярин. – Бренко тоже привстал.

– Сбыслав, Людвиг правильно говорит. Пахом Ильич теперь боярин, я своего друга поддержу, если что. – Теперь привстал и Гаврила.

– Пахом мне тоже люб, и друг он мне, ничуть не меньше, как ты мне Гаврюша. И за боярство его я свой голос дам. Князя искать надо, или своё княжество делать – только так. – Возле костра стояли четверо мужчин, сами того не зная, совершив поворот в истории.

Гюнтер спал лёжа на животе, обхватив подушку обеими руками. Ему снова снилась принцесса на коне, только теперь он знал её имя.

– Гюнтер! Ты мой король. Помоги слезть с коня. – Попросила Нюра.

Ноги вновь обвили страшные корни, между ним и любимой появился Пахом Ильич, сверкнула сталь меча. Но что это, клинок пронёсся рядом, разрубив оковы. Корни рассыпались и превратились в маленьких змей, шипящих и отползающих. До Нюры оставался один шаг, как из земли вырос православный крест. Штауфен проснулся.