"Владимир Григорьев. Вложено при рождении (Авт.сб. "Рог изобилия")" - читать интересную книгу автора

Засыпая, хирург закрывал глаза, и крупным планом, экранно всплывали
картины сегодняшнего, конспиративного бытия пациента. Вот он пробирается
по запруженным улицам центральных городов, ищет себя в зеркальных
отражениях витрин. Неузнанный, усаживается в кресла сверхзвуковых
лайнеров, легкой походкой проходит в вестибюли приморских гостиниц...
Днем хирург гнал прочь эти иллюзии, днем он колдовал над пластинкой. Он
все-таки не оставил мысли доказать, что пластинка была идеально гибкой.
Хирург брал на базаре свежие куски говядины и обкладывал ими пластинку.
Да! Поверхностные ее слои начинали сами собой мягчеть, а на торцах,
вызывая сухое потрескивание в воздухе, змеились мерцающие прожилки. Чем
свежее попадались куски, тем сильнее сказывался эффект размягчения.
Специалисты, коим посчастливилось участвовать в многогранной экспертизе
пластинки, тоже не сидели сложа руки. Многие из них уже собирались
защищать диссертации на собранном материале, другие изыскивали пути
практического применения свойств "Пластинки Эпох".
Хирург не завидовал их деловым достижениям. Пошло на пользу кому-то,
плохого в этом нет. Сам он воспринимал эту историю поэтически,
художественно и переживал ее. Но кому поэзия, кому материальная сторона
вопроса. Впрочем, и сама поэзия, в ее чистом виде, разве это только
прекрасные слова, туман и молнии образов, аромат типографских красок? Нет,
это и печатные станки, ржавеющие, если не покрасить; леса, плывущие к
комбинатам, бухгалтерия, наконец! Стоят, гнутся в промозглых ветрах
таежные стволы, а строчки, удачные, негодные ли, уже заготовлены на них,
брызжут из-под пера...
Иногда хирург встречал преподавателя истории. Вот уж кто не скрывал
недовольства поведением бывшего обладателя "Пластинки Эпох".
- Эх, будь я, к примеру, на его месте, - с ходу заявлял он, - отгрохал
бы монографию. Все бы связал, обосновал на фактах. А личные наблюдения!
Это же главы! Да на одних личных наблюдениях...
- Написал, и за новую монографию садись? - возразил хирург, любуясь
азартом собеседника.
- А что, почему не каждый век? - опешил историк.
- А вот и принимайтесь. Начинайте с нашего века. Он вам знаком, -
улыбался хирург.
- Времени не хватает. Занятость. - Историк хлопал по пухлому портфелю.
- Ведь у него-то столько времени в запасе было!
- Да разве дело в запасах? - целил в уязвимые места хирург. - Сами-то
те времена вспомните. Куда бы вас за такие делишки отправил, скажем,
Калигула? Или, например, Грозный Иван? Так бы и загудели ваши монографии.
Историк трудно молчал.
- Помните монолог Пимена: "Когда-нибудь монах трудолюбивый найдет мой
труд усердный, безымянный... и, пыль веков от хартий отряхнув..."
Когда-нибудь, пыль веков, безымянный... Он знал, с кем имеет дело, своих
начальников. Тоже ведь бомбу времени закладывал, по-своему, по-монашески.
На длинные разговоры времени у хирурга не было. Он спешил к себе в
лабораторию. Доводить начатое. Предстояло еще вживить пластинку
подопытному животному и тем окончательно подтвердить первые успехи на
говядине.