"Сергей Тимофеевич Григорьев. Тысяча женихов и невест " - читать интересную книгу автора

черноокой спутнице. Конечно, если бы Лейла была дурнушкой, молодому
человеку не пришло бы в голову ее спасать. Но вот он ее спас. Она
прекрасна.
"Есть ли еще то, что сделал я, спасение для этого прелестного
создания! - размышлял Друцкой, пока карета подъезжала к московской
заставе. - Что мне теперь с нею делать? Она, наверное, сейчас уже мечтает
о романтическом приключении с блестящим рыцарем, каковым явился я перед
нею. Она ждет, что я, увлеченный и очарованный ее красотой, вознамерюсь
сделать ее княгиней, своей женой. Наверное, на ее теле есть какая-нибудь
родинка или метка, почему красотка верит, что она происходит из высоких
званий, и она, конечно, приняла бы имя и титул княгини как нечто должное.
Ба! Однако же сам я от этих намерений столь же далек, как и от желания
потешиться ею..."
- Куда, ваше сиятельство, прикажете везти? - склонясь через плечо к
опущенному окну кареты, спросил кучер, как бы угадывая сомнение своего
молодого господина.
Друцкой, слегка краснея перед самим собой, принял малодушное решение:
- Поезжай, Софрон, на Остоженку, к нам домой...
Сердце Лейлы забилось именно той надеждой, о которой догадывался ее
спаситель. Узнав по княжескому гербу на карете, кто ее спаситель, она
теперь догадалась, что ее везут в известный всей Москве дворец княгини
Друцкой на Остоженке.
Друцкой между тем, почти раскаиваясь в своем поступке, решил, как
нашаливший мальчик, отдаться во всем на волю матери, надеясь, что она
найдет лучший для Лейлы выход. Друцкой считал, что его мать добрая и
хорошая; да такой она и была для своего сына.
Когда приехали на Остоженку, Друцкой оставил Лейлу в одном из своих
покоев и сам тотчас отправился к матери.
Молва опередила его. Через дворню, слуг и камеристку мать раньше, чем
к ней явился сын, узнала, что он внезапно и раньше времени вернулся из
подмосковного дворца Воспитательного дома и не один, а привез с собой
девушку, прекрасную собой, привез открыто, среди бела дня.
Мать успела все обдумать и приготовиться раньше, чем явился к ней
сын. Он застал ее в жестоком приступе мигрени.
Старуха охала и вздыхала, полулежа в удобном кресле. Около нее
хлопотала, подавая то соль, то прохладительное питье, молоденькая
миловидная камеристка; три хорошеньких горничных помогали камеристке,
подавая то одно, то другое.
Друцкой поздоровался с матерью и заговорил нерешительно:
- Матушка, я вижу, вы не совсем здоровы, а мне нужно вам сказать об
одном важном предмете...
- Пустое, мой друг. Это обычный приступ моей мигрени. Ох! Не надо
было мне кушать парниковых огурцов... Все равно говори, что хочешь.
Нынешние дети не щадят родителей. Что же? Ты вчера, наверное, опять
проигрался в эту новую игру - как она называется, я все забываю...
- Штосс, матушка.
- Так, значит, ты проигрался? Мой ангел, тебе пора жениться.
- Нет, матушка, я не играл вчера. Я не собираюсь просить у вас денег.
- О чем же еще может говорить взрослый сын матери, когда она одной
ногой стоит на краю могилы?