"Григорий Исаевич Григоров. Махно" - читать интересную книгу автора

в углу коробку из-под папирос и обугленную спичку, и быстро нацарапал адрес
моей матери. Обернувшись на дверь камеры и убедившись, что окошечко
надзирателя закрыто, я быстро выбросил через решетку свою записку. Я увидел,
как старик сначала накрыл ее подошвой, а потом нагнулся и поднял. Потом я
узнал, что в подвале комендатуры находилась часовая мастерская, почему-то
сохранившаяся. Часовым мастером был старый еврей -- обладатель не только
часовой мастерской, но и двух замечательных и добрых дочерей. Часто эти
девушки гуляли мимо моей решетки, с любопытством и грустью посматривали на
меня. Старшая дочь поездом отправилась к моим родным, и через сутки я увидел
перед окном своей камеры мою мать и старшую сестру Машеньку. Они гуляли по
другой стороне улицы, чтобы их ни в чем не заподозрили. Я видел, как мать
платочком вытирала слезы, а Машенька кивала мне головой. Я не мог оторваться
от решетки и только когда услышал, что засов двери камеры заскрипел, сел на
пол.

Казак встал на порог камеры и крикнул: - Эй, ты выходи с вещами, ткнув
пальцем в сторону Ставрогина. -- Я невольно вздрогнул, словно меня вызвали
на очередной допрос. Артист, собрав свои вещички, заключил меня в объятия,
поцеловал, как брата, отвернулся и быстро вышел. Меня охватил ужас
одиночества, но на сей раз у меня было утешение -- мать и старшая сестра,
друзья из часовой мастерской находились рядом со мною и думали обо мне.

На допрос меня не вызывали. Молодой казаченок в окошечко подал мне
миску щей, хлеб и половину красного арбуза. Шепотом казачок сообщил мне:
"Мамка и сестра приехали сюда, не тужи". От этих добрых слов мне стало
светло на душе.

На допрос меня вызвали ночью. Ивана Должкового на сей раз не было. За
столом сидел один хорунжий. На столе лежала плетка, у двери стояли два
огромных, звериного вида, донских казака. Поручик обратился ко мне с
вопросом: - буду ли я говорить правду, скажу ли, с кем связан в
Екатеринославе? -- причем, он снова пытался аппелировать к моей молодости,
доказывая, что меня большевики обманывают, что они обманывают и русский
народ и стремятся лишь удержать за собой власть... если я помогу раскрыть
заговор против народного правительства, я буду освобожден и меня даже
наградят.

Я упорно молчал. Комендант молча кивнул головой казакам. Они
набросились на меня и связали мне веревками руки и ноги, затем подвесили
меня за руки на крюк у потолка и начали бить плетками и шомполами. Помнится,
я вскрикнул один раз и потерял сознание. В таком состоянии меня бросили в
камеру, вылили на меня целое ведро холодной воды, и я пролежал до самого
утра. Придя в сознание, я почувствовал боль во всем теле, моя грязная рубаха
была вся в крови, из головы продолжала сочиться кровь. Так я пролежал
остаток ночи и весь следующий день. В комендатуре стояла жуткая тишина.
Внезапно открвлась дверь, и тот же молодой казачок внес большую бутылку
молока, белую булку, чистую нательную рубаху, полотенце, носовые платки,
носки и женскую кофту. В кармане кофты была небольшая записка и карандаш. В
записке сообщалось, что через старика -- часового мастера пытаются
поговорить с комендантом об условиях моего освобождения. Просили записку