"Александр Сергеевич Грибоедов: об авторе" - читать интересную книгу автора

лохмотьями русских пленных, несправедливо задержанных персидскими властями.
Это неустрашимо выполненное предприятие обратило на Грибоедова особенное
внимание Ермолова, сразу разгадавшего в нем редкие дарования и оригинальный
ум, и пожалевшего, что такому человеку приходится скучать и вянуть в глухой
и невежественной стране. Это совпадало вполне с разгоравшимся все сильнее
желанием Грибоедова вырваться на свободу из "печального царства" (triste
royaume), в котором "не только ничему не научишься, но еще забудешь то, что
прежде знал". Ермолов добился, наконец, назначения Грибоедова секретарем по
иностранной части при главнокомандующем на Кавказе. С переезда его в Тифлис
снова оживился и сам он, и успешнее стала подвигаться вперед комедия. Оба
начальных акта были закончены и набело переписаны в Тифлисе. Среди
официальных занятий, памятных записок и проектов, которых всегда ожидали от
Грибоедова как от специалиста по Востоку, медленно писались последние два
действия - и не по недостатку вдохновения, а по осознанной самим автором
неполноте его сведений о современном столичном обществе, успевшем, как
слышал он, во многом измениться, хоть и не к лучшему, за пять лет (1818 -
1823), проведенных Грибоедовым вдали от него. Необходимо было для пользы
комедии снова окунуться в московский большой свет; отпуск, сначала краткий,
потом продленный и в общем охвативший почти два года, привел Грибоедова к
желанной цели. Радость свидания с друзьями увеличивалась возможностью,
благодаря им, наблюдать жизнь. Не было общественного собрания в Москве, где
бы не показывался Грибоедов, прежде избегавший всех подобных сборищ; со
множеством лиц он познакомился тогда, потом на лето уехал к Бегичеву в его
имение, с. Дмитриевское Ефремовского уезда Тульской губернии, и там,
уединяясь для работы на полдня и читая затем написанное своему другу и его
жене, он летом 1824 г. окончил "Горе от ума" и вернулся с рукописью его в
Москву, посвятив в свою тайну только сестру. Пустая случайность огласила на
весь город появление беспощадной сатиры, направленной, как говорили, против
москвичей вообще и влиятельных людей в особенности. Сохранить рукопись в
тайне было невозможно, и Грибоедов изведал на себе "славы дань"; наряду с
восторгами слышались ропот, брань, клевета; люди узнавали себя в портретах,
увековеченных комедией, грозили дуэлью, жаловались местному начальству,
ябедничали в Петербург. По словам самого Грибоедова, с той минуты, как
приобрело такую гласность его заветное произведение - о судьбе которого он
сначала не загадывал, зная, что тяжелые цензурные условия не допустят его на
сцену, и в лучшем случае мечтая лишь о его напечатании - он поддался
соблазну слышать свои стихи на сцене, перед той толпой, образумить которую
они должны были, и решил ехать в Петербург хлопотать о ее постановке. С
сожалением расставался он с лучшими украшениями пьесы, урезал, ослаблял и
сглаживал, сознавая, что в первоначальном своем виде "Горе от ума" было
"гораздо великолепнее и высшего значения", чем теперь, в "суетном наряде, в
который он принужден был облечь его". Но это самопожертвование было тщетно.
Враждебные влияния успели настолько повредить ему в правящих сферах, что
все, чего он мог добиться, было разрешение напечатать несколько отрывков из
пьесы в альманахе Булгарина "Русская Талия" на 1825 г., тогда как
сценическое исполнение было безусловно запрещено, причем запрет безжалостно
был распространен и на келейный спектакль учеников театральной школы (в том
числе известного впоследствии П. Каратыгина ), желавших хоть где-нибудь дать
возможность автору увидать свое произведение в лицах. Нападки старомодной
критики, часто являвшейся выражением озлобленных светских счетов; ропот