"Николай Грибачев. Здравствуй, комбат! (Повесть-быль военных лет) " - читать интересную книгу автора

сентября вскоре после того, как наши дивизии заняли на правом берегу Дона от
хутора Рыбного до Серафимовича плацдарм, с которого позже двинулись на Калач
наши танки, замыкая в кольцо группировку Паулюса. В штабе дивизии
Косовратова назначили - предшественник был убит - комбатом с "посадкой" на
высоту между Рыбным и Матвеевским, голую, неуютную, обдуваемую ветром и
палимую все еще жарким солнцем. К тому же плацдарм в этом месте был узким,
метров пятьсот в глубину до мелового обрыва, с которого легче было
скатиться, чем спуститься.
На войне вообще удобных мест не бывает, но хуже этого придумать
что-либо вряд ли было возможно. Досталась нам высота сравнительно легко: под
ударом батальона Андрея Шубникова итальянцы просто бежали, побросав в
землянках плащ-палатки, тощие байковые одеяла, оранжевые, словно елочные
игрушки, гранаты в алюминиевых рубашках и зубные щетки. Но, оглядевшись и
спохватившись, непрерывно ее атаковали, так как отсюда не только во всех
подробностях просматривалось ближнее левобережье, но и каждая машина, идущая
в нашем тылу за тридцать километров. Высоту таранили и грызли ураганными
налетами артиллерии, клевали минами, штурмовали с воздуха, утюжили танками.
За одну первую неделю на ней был ранен капитан Шубников, погиб сменивший его
комбат, был убит командир роты, а второй искалечен. Здесь каждую ночь
солдаты хоронили павших или эвакуировали за Дон раненых.
Не знаю, как объяснили Косовратову его задачу, возможно, сухим военным
языком, не вдаваясь в подробности, - "оседлать, закрепиться, удержать". Я
познакомился с ним по пути на переправу, когда он шел к "месту прохождения
службы". Шел и насвистывал мотивчики танго и фокстротов из тех, под которые
мы танцевали при луне в парках в канун войны.
Еще не совсем обогретый утренним солнцем, лес был прохладен, наполнен
мирными шелестами, шевелил светлые вперемежку с темными пятна на укатанной
до блеска дороге, выгонял на работу полчища муравьев и козявок. Тянул легкий
ветерок с запахом речной воды, невдалеке слышалось тарахтение повозки и
ленивые понукания ездового: "Н-но, милая!" И комбат, с тощим зеленым
вещмешком за плечами, шел и насвистывал, заменяя птиц, покинувших эти места
из-за постоянных обстрелов. На душе у него, по всему судя, было безоблачно,
он явно переоценивал идиллию придонского леса, который в любую секунду мог
взорваться свистом, грохотом, шипением осколков. Мы, старожилы, ходили
здесь, держа ушки на макушке и непрерывно шаря глазом по обочине, чтобы
иметь на примете к случаю рытвину, ямку или воронку. "Пижон или не нюхал
пороха? - думал я, постепенно нагоняя Косовратова. - Бравада или
благоденствие от неведения?"
- Слушал вас в довоенном репертуаре, - сказал я, когда мы представились
друг другу. - Исполнение почти художественное.
- Погодка хороша! - улыбнулся он. - А вот лесок так себе, грибов не
видать. Под Ржевом наши теперь небось боровики жарят и рыжики в консервных
банках присаливают. Знаете, что такое соленый рыжик к холодной водке?
- А что такое тухлая вода из бензиновой канистры - знаете?
- Думаете - предстоит?
- Там, куда идете, - да.
- Что ж... В жизни всегда так: то вода - беда, то беда - без воды. И
так далее. Но я слыхал где-то, что человек выносливее собаки, ко всему
привыкает.
- Оптимизм вам, видать, не по карточкам выдавали. Сами весь потребляете