"Питер Гринуэй. Золото " - читать интересную книгу автора

(хотя он не был женат), на мизинце перстень с печаткой, в правом кармане
золотые монеты, в левом пара золотых часов - одни показывают берлинское
время, другие московское (на тот момент русские были союзниками). Юра носил
золото открыто, так что его не могли обвинить в укрывательстве, что каралось
законом. Другое дело, что при ходьбе Юра позванивал.
Младший брат, Доло, получивший свое имя то ли от названия гор, то ли -
с учетом того, как он его произносил, - от названия американской валюты,
распорядился, чтобы принадлежавшее ему золото раскатали в тонкую проволоку,
потом нарезали покороче, покрыли черным лаком и сделали канцелярские
скрепки. Скрепки получились увесистые. Всего - сорок тысяч.
Оба брата отправились в чем мать родила, держась за руки, в газовую
камеру концентрационного лагеря Дахау. Оба удивились внушительным размерам
мужского достоинства друг друга. В их семье личная жизнь тщательно
охранялась.
Золото Юры обнаружилось очень скоро. Когда он уединился в общественной
уборной дюссельдорфской железнодорожной станции с усталым солдатом и
расстегнул штаны, они упали на пол с таким лязгом, что солдат тут же забыл
про свою апатию. "Обыкновенный шантажист обобрал нашего Юру до нитки", -
заключила двадцать лет спустя его тетка, неожиданно возглавившая сионистскую
газету "Сорока". Свое название газета получила от птицы, которая, по мнению
христиан, одним боком уже побывала в аду и опалила до черноты свои перья, но
все-таки сумела оттуда вырваться, и поэтому ее надо каждое утро
приветствовать радостными криками. А солдат перестал обслуживать клиентов,
купил теплое белье, начал баловать себя спаржей и мидиями во французских
ресторанах и снял квартирку с картиной Поля Синьяка в ванной.
Хитрость Дол о тоже быстро распознали. В его офисе на Бадомерштрассе,
17, стояли сотни коробок с чистой машинописной бумагой, непонятно для чего
сколотой скрепками по десять листов, стояли папки с цветной бумагой,
сколотой скрепками по двадцать листов, и лежали большие конверты с копиркой,
сколотой скрепками по тридцать листов. Писатель-аккуратист сказал бы, что
Доло сочиняет большой роман и заранее разбил его на части и главы, вот
только забыл заполнить их словами. А кончилось тем, что какой-то канцелярист
ковырялся в молочном зубе черной скрепкой, которую поднял с пола, и тут-то
все и выплыло наружу.
Вообразите сорок тысяч черных скрепок, сваленных в одну кучу на красном
ворсистом ковре. Не был забыт и канцелярист, решивший унести свою скрепку в
качестве сувенира. Он нехотя извлек ее из кармана и разжал два пальца.
Скрепка с треньканьем упала в общую кучу. Представители власти сначала
лопатой, потом веником и совком и, наконец, руками собрали это богатство. И
отправили в печь. Через толстое силиконовое стекло было хорошо видно, как
вся эта масса раскалилась докрасна, затем вспыхнула синим пламенем, и в
считанные секунды лак испарился в клубах черного дыма. Обнажившееся золото
брызнуло белизной, а чуть позже приобрело цвет лютиков. Гора мелких
проволочек сделалась однородной и потекла, как прозрачное оливковое масло,
расползлась, как топленое молоко, превратилась в желтую топь, в подернутый
рябью пруд, в безмятежное море, а застыв - в золотое зеркало. И все это на
радость немецкому лейтенанту Густаву Харпшу.

43. Заговор раввинов