"12 ступенек на эшафот" - читать интересную книгу автора (Кейтель Вильгельм)

Глава 1. Детство, отрочество, юность Истоки

В 1871 г., в дни возвышения Пруссии и рождения Второго немецкого рейха железной волей канцлера Отто фон Бисмарка, бывший окружной королевский советник Карл Вильгельм Эрнст Кейтель отказался от аренды государственных земель под Бургштемменом в округе Альфельд и приобрел недвижимость в Гандерсхайме на западе герцогства Брауншвейгского. Древний род арендаторов Кейтелей издавна пользовался почетом и уважением сограждан. Еще отец Карла Вильгельма Кейтеля, получивший ленную грамоту на имение Поппенбург от ганноверской короны, принимал в своем доме последнего суверена Ганновера, Георга V, когда тому случалось бывать в загородной резиденции королевского двора в соседнем Мариенбурге.

После аннексии Пруссией маленького Ганноверского королевства в 1866 году Карл Вильгельм Эрнст Кейтель, глубоко религиозный человек, выросший в патриархальной евангелически—лютеранской семье, отказался от «принудительного прусского гражданства» и уже в преклонном возрасте, разменяв седьмой десяток, покинул родовое гнездо и обрел вторую родину на брауншвейгской земле.

18 декабря 1871 г. Карл Вильгельм Кейтель подписал купчую на имение Хельмшероде под Гандерсхаймом. Прежний хозяин имения, фабрикант и владелец стеклодувных мастерских Фридрих Людвиг Штендер из Ламшпринге, занимался не столько возделыванием земель, сколько развитием своего хлопотного производства. По брауншвейгскому поземельному кадастру 1871 года, «имение Хельмшероде состоит из усадьбы и 920 моргенов и 114 квадратных рутов[1] пахотных земель в Геренроде…

…Поголовье скота — 14 лошадей, 52 коровы, 38 свиней и 410 баранов…»

Общая стоимость имения составила 124.000 талеров (примерно 432.000 марок) — колоссальные по тем временам капиталовложения. Долговые обязательства семейства и необходимость в связи с этим вести скромное и экономное существование во многом определили судьбу наследника Хельмшероде, Карла Вильгельма Августа Луиса Кейтеля, и его сына — будущего генерал—фельдмаршала Третьего рейха.

С тех пор как первым владельцем имения стал некий Ионас Бурхторф из Ламшпринге, скупивший несколько разоренных Тридцатилетней войной крестьянских подворий, упоминаемых еще в летописях XI века, земли переходили из рук в руки выходцев из помещичье—арендаторских кругов. И это весьма важное обстоятельство для нашего повествования, поскольку много десятилетий спустя Нюрнбергское обвинение попытается представить фельдмаршала Кейтеля воплощением реакционного прусского юнкерства и немецкого милитаризма, хотя, как в этом предстоит убедиться читателю, атмосфера Хельмшероде была исключительно патриархально—земледельческой. В роду Кейтелей были штейгеры[2] и даже торговцы, но никогда — военные. Более того, когда в 1872–1873 гг. Август Луис Кейтель проходил годичную службу в 13 Кассельском гусарском полку, его батюшка запрещал ему появляться в имении в ненавистной прусской форме. В отчий дом Август Кейтель мог попасть, только переодевшись в цивильное платье…

«Достопочтенный советник», как уважительно называли Эрнста Кейтеля его соседи—помещики, скончался, как и подобает землевладельцу, по пути из усадьбы на поле. В ландо с ним случился апоплексический удар, и любимый жеребец хозяина, развернувшись на узкой дороге, привез в усадьбу уже остывшее тело…

В сентябре 1881 г. его сын и наследник женился на дочери землевладельца из Восточной Фрисландии — Аполлонии Виссеринг. Советник в отставке Бодевин Виссеринг был депутатом рейхстага и прусского ландтага от Консервативной партии. Его супруга, Иоганна Виссеринг, урожденная Блоней, происходила из старинного дворянского рода французской Швейцарии. Как и семейство Кейтелей, Виссеринги были абсолютно чужды военному образу жизни. Испокон веку в их роду были только земледельцы и помещики.

22 сентября 1882 г. счастливая супружеская пара произвела на свет первенца — Вильгельма Бодевина Иоганна Густава Кейтеля, будущего фельдмаршала и начальника штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии (ОКВ). Мать скончалась от родильной горячки в возрасте 33 лет, в первые дни Рождества 1888 г., дав жизнь второму сыну, Бодевину Кейтелю. Отец, тяжело переживший трагическую смерть любимой супруги, замкнулся в себе и с головой погрузился в хозяйственные заботы, а Вильгельм Кейтель с детских лет лишился тепла материнской ласки.

Впоследствии Кейтель с восхищением вспоминал настоящее подвижничество отца, сумевшего не только в одиночку справляться с хозяйством, но и вытащить поместье из долгов. Он записал в дневнике:

«Горжусь, что я сын настоящего бойца…»

Немудреный крестьянский быт, не имевший ничего общего с жизнью великосветских помещиков, наложил свой отпечаток на мир юного Вильгельма. Как—то, когда в юноше неожиданно проснулась страсть к охоте и оружию, отец сухо заметил:

«Настоящий крестьянин не может быть хорошим охотником…»

Сам он за всю свою жизнь никогда не брал в руки ружья.

Первые уроки грамоты Вильгельму Кейтелю преподали домашние учителя. Как и все дети его возраста, он с большим удовольствием проводил время в компании конюхов и садовников, постигая нехитрые премудрости крестьянской науки. На Пасху 1892 г. отец отправил его в Королевскую гимназию и реальное училище Геттингена. Это означало проживание на полном пансионе у более или менее гостеприимной хозяйки. Сохранились «дневники успеваемости» — тетрадки в голубом переплете — гимназиста «сексты»[3] Вильгельма Бодевина Иоганна Густава Кейтеля: история, география, гимнастика — «хорошо»; греческий и латынь — «удовлетворительно». Позднее гимназист Кейтель записал в дневнике:

«Мне совершенно не нравится в школе. Профессор Тимме, преподаватель закона божьего и греческого, услыхав мой перевод второго послания апостола Павла к римлянам, задумчиво произнес: «Да—с, Кейтель, будь ваша воля, вы бы предпочли верховую езду деяниям всех апостолов». И он тысячу раз прав…».

Средний балл повысился только в «приме».[4] Лучом света для «геттингенского затворника» стали регулярные воскресные визиты к дядюшке Клаусу Барингу, женатому на сестре отца Вильгельма, арендатору монастырских земель в Мариенгартене под Оберньеза. Их сын, Теодор Баринг, и Вильгельм Кейтель сидели за одной партой в геттингенской гимназии. Здесь, в имении, Вильгельм мог вдохнуть полной грудью свежий степной воздух и даже отправиться на охоту с друзьями. Цель была ясна: закончить учебу и быстрее вернуться домой.

Однако поигрывающий мускулами Второй рейх имел совершенно другие виды на подрастающую молодежь…

Милитаризация всех сфер жизни, изменение статуса офицера—резервиста и того положения в обществе, которое давал молодому человеку офицерский чин, заставили многих родителей, прежде совершенно чуждых военному делу, отдавать своих сыновей в армию. В геттингенской гимназии Кейтель и Баринг оживленно обсуждали перспективы военной карьеры со своими приятелями из выпускного класса — среди них был Феликс Бюркнер, прославившийся впоследствии как профессиональный жокей. Мечты о кавалерии пришлось сразу же оставить, поскольку покупка и содержание лошади относились в тогдашние времена к обязанностям кавалерийского офицера, а такие расходы были не по карману семьям Барингов и Кейтелей. Чтобы удержаться на плаву, отец Вильгельма был вынужден экономить каждый пфенниг.

Для обожавшего лошадей и верховую езду юноши оставался единственный выход — полевая артиллерия. «Ничего, там тоже ездят на лошадях, — записал в дневнике Вильгельм и тут же добавил: — Не могу отделаться от мысли, что армия — это не мое. Понимаю, что так или иначе, но служить придется. И все же, все же… Я бы хотел вернуться в имение».

Жизнь не стояла на месте. Теперь служба в прусском полку — что было совершенно неприемлемо для его деда, ганноверского королевского окружного советника, — стала нормой и знамением времени. На Пасху 1900 г., после перевода в выпускной класс гимназии, отец записал Вильгельма вольноопределяющимся в 46 полк полевой артиллерии, дислоцировавшийся в Вольфенбюттеле и Целле. Хотя вольноопределяющийся и жил на свои личные средства, а не на государственные, он имел определенные привилегии: доброволец служил не три года, как остальные, а только год; кроме этого, мог сам выбрать себе не только род войск, но и место прохождения службы. Так что решающими обстоятельствами при выборе 46 артиллерийского полка стали, во—первых, его брауншвейгский контингент и, во—вторых, приемлемая удаленность гарнизона от Хельмшероде.

Тем временем старший Кейтель женился во второй раз на Анне Грегуар, домашней учительнице второго сына, Бодевина. Разговор по душам со старшим сыном состоялся сразу же после его приезда на летние вакации в отчий дом:

«Вильгельм, я знаю, ты хочешь вернуться в имение, но две семьи оно не прокормит. Сам я достаточно крепок, чтобы даже через десяток лет уверенно держаться в седле, и не собираюсь удаляться на покой. В лучшем случае в обозримом будущем здесь тебя ждет работа подручного, но не хозяина. Вместе с тем ты прекрасно образован и вправе претендовать на должность управляющего крупной усадьбой, но, увы, в Брауншвейге слишком много претендентов и слишком мало вакансий…»

По семейному преданию, этот разговор закончился едва ли не слезами, но судьбоносное решение было принято. Так началась карьера профессионального солдата, завершившаяся всеми мыслимыми и немыслимыми почестями и наградами, маршальским жезлом и… виселицей в Нюрнберге.

Очень важно постараться удержать в памяти образ расстроенного решением отца молодого человека, чтобы правильно понять и оценить ту роль, которую сыграл Кейтель в истории Третьего рейха и 2–й мировой войны. На непросвещенный взгляд и с точки зрения англосаксов, каждый немецкий генерал—фельдмаршал был, прежде всего, продуктом кадетского корпуса и военного воспитания. На американцев, кичащихся своими глубокими познаниями в области психологии, массивная фигура фельдмаршала с моноклем на черном шнурке действовала, как красный цвет на быка. Особенно когда они узнали, что «прусский юнкер» ко всему прочему еще и «крупный землевладелец».

В начале марта 1901 г. Вильгельм Кейтель сдал последний экзамен в геттингенской гимназии, а уже 7 марта прибыл в расположение 46 Нижнесаксонского полка полевой артиллерии. Штаб и 1 дивизион (в том числе и 2 Брауншвейгская батарея) располагались в Вольфенбюттеле, 2 дивизион — в Целле. 18 августа 1902 г.

Кейтель был произведен в лейтенанты. Он был сильным, с крепкими крестьянскими корнями, умел обращаться с лошадьми и нижними чинами, проявляя природный талант командира. В лице командира 1 батареи гауптмана фон Утмана молодой лейтенант нашел опытного наставника и мудрого воспитателя. Для получения лейтенантского патента Кейтель окончил военное училище в Анкламе. Закончил лучше, чем рассчитывал сам. По собственному признанию, он не особенно утруждал себя зубрежкой в пору ученичества, однако результаты неизменно оказывались блестящими. И в дальнейшем, на высших командных должностях, он всегда делал нечто более значительное, чем ожидали от него окружающие, и всегда больше и лучше, чем сам планировал сделать. Он не владел искусством «спрямления углов» и не умел облегчать себе жизнь.

В чине лейтенанта Кейтель был переведен во 2 Брауншвейгскую батарею. Командиром 3 батареи был еще один новоиспеченный лейтенант, Гюнтер Клюге. Несколько позже, когда его отец получил дворянский титул, к фамилии Клюге добавилась приставка «фон», а сам он стал генерал—фельдмаршалом Третьего рейха. Клюге пришел в полк из кадетского корпуса. Уже тогда Кейтель считал его заносчивым выскочкой, сполна обладавшим тем «букетом отрицательных благоприобретенных качеств», которые дают воспитание и образование в закрытом учреждении казарменного типа. В свою очередь, Клюге был крайне невысокого мнения о воинских талантах лейтенанта Кейтеля, называя его «абсолютным нулем». Командование считало Кейтеля прекрасным офицером—строевиком.

Полярные оценки, суждения и мнения сопровождали офицерскую карьеру Кейтеля на протяжении всей жизни. Что можно сказать по этому поводу? По его собственным словам, он не был «тихоней, пронырой или ханжой». Единственным увлечением и страстью всей его жизни стали породистые лошади, анекдоты о лошадях, коннозаводские аукционы, купля, продажа — в общем, все, что было связано с этими благородными животными. Он увлекался охотой, благо поблизости в Хедвигсбурге проживали страстный поклонник «мужского вида спорта», дальний родственник Кейтелей, Фриц фон Кауфман, и его друг Вильгельм Вреде в имении Штайнля под Рингельсхаймом.

Кейтель прекрасно танцевал и всегда открывал балы при дворе принца—регента Альбрехта Прусского в Брауншвейгском дворце. Он не отличался пуританством, мог приударить за понравившейся ему особой, но был непримиримым противником распутства и безалаберности в финансовых делах. Осенью 1906 г. лейтенант Кейтель проводил друга детства Феликса Бюркнера в Военную кавалерийскую академию, выделявшуюся на фоне прочих военных учебных заведений свободой царивших там нравов, со строжайшим напутствием:

С искренним недоумением и даже брезгливостью он выслушал печальную историю своего приятеля, офицера гусарского полка, и, потрясенный происшедшим, записал в дневнике:

Во время службы Кейтеля в Ганновере разразился «кавалерийский скандал», когда в ходе специального расследования выяснилось, что ровно треть кадетов играла в запрещенные специальным указом азартные игры, офицеры погрязли в долгах… Воинская дисциплина пришла в полный упадок… После вмешательства кайзера все «опозорившие честь мундира» были изгнаны из армии с позором. Такие эксцессы Кейтель просто отказывался понимать. О его болезненной щепетильности ходили анекдоты. В 1934–1935 гг. Кейтель командовал дивизией в Бремене. Отправляясь на официальный прием, он вызывал служебный автомобиль, если же приглашали и его жену, то она добиралась… на трамвае. Кейтель считал некорректным «катать» супругу в командирской машине.

В дневниках Кейтеля подробно описана жизнь гарнизонного лейтенанта — казарма, учебные стрельбы, маневры, офицерские скачки с препятствиями и, конечно, осенняя верховая охота. Удивительно другое: на фоне тщательно выписанных картинок зарегламентированного солдатского быта нет даже и намека на существование каких—либо увлечений и пристрастий, выходящих за рамки сугубо служебных обязанностей. Трудно судить и о круге чтения молодого человека, поскольку, кроме программной методической литературы по военному делу, в его записках даже не упоминаются популярные в то время литературные произведения. Рассуждения о политике впервые появляются на страницах дневника в 1913 г. — в последний предвоенный год. По всей видимости, дело не только в том, что записи представляли собой своего рода эскизный план будущих мемуаров фельдмаршала, написанных потом, в плену, в 1945 г., по его собственным словам, «чтобы отвлечься от мрачных мыслей и убить время…». Скорее всего, эти проблемы его действительно мало занимали. Он «горел» на службе, а еще оставались лошади, охота, сельскохозяйственные выставки в Ганновере и Хельмшероде. И в этом смысле он ничем не отличался от многих офицеров, выходцев из «почвеннической» среды.

Между тем служба шла своим чередом, и вскоре командование обратило внимание на исполнительного и способного молодого командира. В 1904–1905 гг. Кейтель с успехом окончил годичные курсы артиллерийско—стрелкового училища в Ютербоге. В порядке поощрения академических успехов руководство учебного заведения ходатайствовало о переводе лейтенанта Кейтеля в числе лучших выпускников курса в учебный полк артиллерийского училища, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы остаться в Вольфенбюттеле и не потерять связь с отцом и имением.

В 1908 г. после тяжелейшей травмы (двойного перелома таза), полученной во время офицерских соревнований по верховой езде, — при преодолении препятствия лошадь упала прямо на него — встал вопрос о переводе Кейтеля в инспекторат военных училищ. Единственным предварительным условием было отсутствие семьи у претендента. Кейтель доложил командиру полка оберсту[5] Штольценбергу, что помолвлен и собирается вступить в законный брак. Оберст Штольценберг, великолепный офицер, жесткий и требовательный командир, назначил лейтенанта полковым адъютантом. Любопытно, что буквально за несколько дней до этого назначения, во время учебных полковых стрельб, взбешенный постоянными придирками командира, Кейтель демонстративно швырнул полевой бинокль под ноги Штольценберга, давая понять, что отказывается впредь видеть что—либо еще. Возможно, оберст понимал такой тон лучше, чем беспрекословное повиновение.

До этого назначения с такой строгостью и взыскательностью командования Кейтелю сталкиваться не приходилось. Впервые в жизни ему пришлось заниматься делопроизводством и проводить столько времени за письменным столом. В круг служебных обязанностей полкового адъютанта входили работа с личными делами рядового и офицерского составов, контроль над проведением мобилизационных мероприятий и многое другое.

18 апреля 1909 г. состоялась церемония бракосочетания лейтенанта Кейтеля и Лизы Фонтен, дочери промышленника и землевладельца Арманда Фонтена. Тесть, хозяин поместья Вюльфель, вошедшего впоследствии в городскую черту Ганновера, владелец пивоваренного завода, был намного богаче своего зятя. Однако вряд ли он мог даже и мечтать о лучшей партии для своей дочери, нечистокровной немки, породнившись с «прусским» лейтенантом. Фонтен, галантный кавалер, страстный охотник и великолепный стрелок, был счастлив вдвойне, обнаружив родственную душу в зяте—офицере. Кейтель знал толк в хорошем табаке и был не прочь осушить бокал—другой старого доброго вина…

В записках Кейтель подробно рассказывает о том, как познакомился с будущей невестой и супругой в доме своего родственника Виссеринга в Ганновере; как долго сомневался в том, будет ли его избранница непринужденно чувствовать себя в убогой сельской обстановке; сумеет ли он соответствовать уровню Лизы и удовлетворить ее богатые духовные запросы…

Лиза Фонтен, иконописная красавица с идеальными пропорциями лица и фигуры, как будто сошедшая с полотен старых флорентийских мастеров, получила блестящее домашнее образование, увлекалась литературой, музыкой, живописью, театром… Внешне холодная и надменная, она была более сдержанной и менее сентиментальной натурой, чем Вильгельм Кейтель. В определенном смысле Лиза была полной противоположностью своему супругу. Как правило, в таких браках спутники жизни дополняют друг друга — не стала исключением и чета Кейтелей. Рука об руку прошли они через все бури и невзгоды века, а в послевоенной Германии все были потрясены внутренним достоинством и гордостью, с которыми вдова несла свой тяжкий жизненный крест.

Вместе с новой адъютантской должностью пришли умножившееся чувство внутренней самодисциплины и гражданской ответственности — как бы высокопарно это ни звучало. Письма Кейтеля предвоенных лет более рассудочны и менее эмоциональны. В ходе учебных стрельб в Альтенграбове весной 1910 г. на молодого офицера произвело неизгладимое впечатление знакомство с инспектором артиллерийских войск генералом фон Гальвицем. Гальвиц, выдающийся стратег и опытный командир, — после окончания войны многие прочили ему блестящую политическую карьеру — оказался одним из немногих высших офицеров довоенной Германии, упомянутых Кейтелем в его записках. Под влиянием Гальвица молодой офицер в первый раз задумался о необходимости коренного реформирования артиллерии — оснащении дивизионов большим числом легких полевых гаубиц, усиленном насыщении боезапасом и формировании в пехотных частях дивизионов артиллерийского сопровождения: обо всем, необходимость чего была подтверждена впоследствии ходом 1–й мировой войны.

В 1913 г. на осенних маневрах 10 армейского корпуса начальник штаба корпуса оберст генерального штаба барон Густав фон дер Венге граф фон Ламбсдорф, бывший военноуполномоченный немецкого кайзера при дворе русского императора, со всей определенностью дал понять офицерам, что «Тройственный союз» находится под угрозой полного распада, несмотря на все усилия Его Величества разрядить напряженность и смягчить ситуацию. Граф рекомендовал активизировать проведение всех мобилизационных приготовлений в связи с обострением ситуации на Балканах. Начиная с 1910 г. за этот участок штабной работы отвечал полковой адъютант 46 полка полевой артиллерии в Вольфенбюттеле оберлейтенант Кейтель.

После завершения учебных стрельб граф Ламбсдорф вызвал оберлейтенанта в свой рабочий кабинет. После собеседования, ответив на десятки неожиданных вопросов генерала, Кейтель не исключал возможности своего назначения бригадным адъютантом. Во всяком случае он, как это выяснилось впоследствии, вполне справедливо предположил, что Ламбсдорф намеревается вызвать его на весенние контрольные стрельбы, которые проводил штаб корпуса. Зимой 1913–1914 гг. Кейтель с удвоенным усердием принялся восполнять теоретические пробелы в своем армейском образовании, решительно необходимые для службы в штабе. Среди прочих книг была и пресловутая памятка офицеров генерального штаба, широко известная в узких армейских кругах как «Седой осел»!

Все произошло именно так, как и предполагал оберлейтенант Кейтель. В марте 1914 г. он и четверо офицеров большого генерального штаба принимали участие в корпусных стрельбах под командованием оберста графа Ламбсдорфа. Среди откомандированных из Берлина генштабистов были Иоахим фон Штюльпнагель и барон фон дем Бусше—Иппенбург, сыгравшие каждый свою роль в дальнейшей судьбе и карьере Вильгельма Кейтеля. В 1925 г. барон фон дем Бусше—Иппенбург перевел его в организационный отдел сухопутных войск (Т–2) управления рейхсвера — неофициального немецкого генерального штаба. Барон, во времена Шлейхера возглавлявший управление кадрами сухопутных войск, посчитал квалификацию молодого штабиста вполне достаточной для того, чтобы заниматься организационными вопросами на войсковом уровне, первым разглядев тот дар, который был и остался главным достоинством Кейтеля как офицера.

Летом 1914 г. Кейтель проводил отпуск с молодой женой в Швейцарии. Известие об убийстве престолонаследника Габсбургской монархии эрцгерцога Франца Фердинанда в боснийском Сараево застало его в Констанце — на обратном пути домой. Он и раньше не верил в возможность мирного разрешения балканского кризиса, а теперь все окончательно стало на свои места. Кейтель прервал отпуск и выехал в полк.

Перед вами последние записи, относящиеся к начальному периоду 1–й мировой войны:

30 июля, 1941 г.

Пришла «пресловутая телеграмма», предписывающая к 1 августа 1914 г. завершить стратегическое развертывание немецкой армии в соответствии с мобилизационными планами генерального штаба.

8 августа, 1914 г.

46 полк полевой артиллерии передислоцируется к границе. Пересекли бельгийскую границу в районе Спа и…

На этом записи обрываются, прямо посреди предложения. Возможно, с этого момента заключенного Кейтеля больше занимали обвинения в «совершении преступлений против человечности», чем события далекого августа 1914 года…

О дальнейшем развитии событий в период с 1914 г. по 1933 г. читатель узнает из личных писем генерал—фельдмаршала и его супруги, хранящихся в семейном архиве семьи Кейтель. Воспоминания Кейтеля, записанные с его слов в плену, охватывают десятилетие с момента прихода к власти Гитлера в 1933 г. вплоть до сталинградской катастрофы 1943 г. и, наконец, записки о последних днях Третьего рейха, начиная с 20 апреля 1945 г. Все документы цитируются по вышеупомянутому семейному архиву «В. Кейтель 1871–1940 гг.» и обширной корреспонденции супруги покойного фельдмаршала Лизы Кейтель. Следует напомнить, что воспоминания были написаны в экстремальных условиях, второпях, без соответствующей проверки и правки. Отсюда неизбежные опечатки, ошибки или же нарушение хронологической последовательности событий. Автор взял на себя смелость реконструировать отдельные предложения или дополнить текст там, где по каким—либо причинам произошло выпадение ключевых слов или фраз. Все добавления взяты в круглые скобки, а временные и смысловые несоответствия комментируются в примечании.

Представляется уместным высказать несколько слов о воспоминаниях и записях фельдмаршала Кейтеля, возможно, одной из самых противоречивых и недооцененных фигур прусского и германского генералитета.

10 октября 1945 г. в памятной записке доктору Отто Нельте, своему защитнику на Нюрнбергском процессе, генерал—фельдмаршал особо подчеркнул евангелически—протестантские корни своей «старинной семьи ганноверских землевладельцев». В собственноручно написанной биографии Кейтель обратил особое внимание адвоката на «свойственное ему и его семье крепкое крестьянское здоровье». Отец и дед не болели ни одного дня в своей жизни. Младшая дочь Вильгельма Кейтеля, Эрика, росла абсолютно здоровым ребенком до семнадцатилетнего возраста, но в результате несчастного случая (падения с лошади), повлекшего за собой серьезное заболевание поджелудочной железы, стала страдать диабетом. Болезнь протекала очень тяжело. Ослабленный организм не мог сопротивляться инфекциям — и Эрика умерла от туберкулеза. Сам Кейтель, кроме обычных детских заболеваний, болел трижды в жизни: двойной перелом таза после падения с лошади в 1907 г., воспаление вен на правой голени, вызвавшее тромбоз, и легочная эмболия и воспаление легких в результате осложнения. Именно в связи с последними заболеваниями, когда Кейтель на долгое время оказался прикован к постели и выключен из общественной жизни, в его записях и воспоминаниях отсутствует какое—либо упоминание короткого канцлерства генерала Курта фон Шлейхера.

Решающим событием его военной карьеры стало откомандирование в генеральный штаб, после того как в октябре 1914 г. оберлейтенант Кейтель был произведен в гауптманы и командовал батареей на Западном фронте.

Письма 1915 г. пронизаны отголосками мучительных раздумий о соответствии «скромных личных возможностей» масштабам стоящих перед ним задач. Месяцами и годами в генеральном штабе, министерстве рейхсвера и ОКВ он доводил себя до изнурения ежедневной многочасовой самоподготовкой и добивался результатов только усидчивостью и прилежанием там, где другим, возможно, хватало дарованных природой талантов.

Для гауптмана Кейтеля, офицера генерального штаба — «кузницы» оперативных кадров немецкой армии со времен Мольтке Старшего — стало чрезвычайно важным то обстоятельство, что азы оперативного мастерства постигались им на фронтах Галиции и Сербии. До последнего дня войны он воевал на Западном фронте в составе 19 резервной пехотной дивизии, а с декабря 1917 г. был Ia[6] при штабе Морского корпуса во Фландрии. Он не поднимал батальоны в атаку, здесь он учился тактике ведения боевых действий, точнее говоря, организации тыла и управлению войсками.

Еще будучи Ia 19 резервной пехотной дивизии, Кейтель познакомился с одним из тех, кому суждено будет сыграть важную роль в его жизни, — с 1–м офицером оперативного управления штаба 7 армии майором Вернером фон Бломбергом. Фон Бломберг относился к редкому типу блестящих, всесторонне развитых офицеров. Он получил прекрасное образование, еще в молодости проявлял недюжинные литературные способности, увлекался философией и был приверженцем антропософии Штайнера. Кейтель попал под обаяние его личности, хотя никогда не предпринимал попыток сближения. Основополагающие принципы реорганизации вооруженных сил Германии, которые впоследствии отстаивали Кейтель, Бломберг и небольшая группа офицеров старого генерального штаба, во многом сформировались в дни совместной службы на Западном фронте, когда офицеры—единомышленники в числе первых увидели скрытые возможности военного флота, второй на тот момент составной части вермахта — независимо от того, что в то время флотские формирования использовались на их участке фронта как части сухопутного базирования.

Не осталось практически ни одного документального свидетельства об отношении Кейтеля к революции 1918 г., падению империи и Вильгельму II. Наряду с пренебрежительным отзывом о кайзере Лизы Кейтель, чьи взгляды были созвучны политическим воззрениям мужа, достоверно известно только то, что в рабочем кабинете Кейтеля в управлении рейхсвера на почетном месте стояла фотография кронпринца с дарственной надписью. Скорее всего, его отношение к событиям не отличалось от отношения десятков тысяч офицеров и миллионов солдат—фронтовиков, для которых кайзер давно уже превратился в некую мнимую величину — символ, но не личность. Вся Германия восприняла революционные события конца 20–х как стихийное бедствие, степной пожар…

Кейтель колебался, сомневался и ненавидел вместе с нацией, оставаясь офицером, имеющим честь…

В Нюрнберге он сказал, что всегда оставался солдатом — при кайзере, при Эберте, при Гинденбурге и при Гитлере…

С 1925 по 1933 г., без учета краткосрочной командировки в Минден, где Кейтель командовал дивизионом 6 артиллерийского полка, он прослужил в организационном отделе управления сухопутных войск рейхсвера, став руководителем сектора, а в 1930 г. — начальником отделения. К этому же периоду службы относятся первые теоретические разработки Кейтеля и его единомышленника оберста Гейера о реструктуризации вооруженных сил. Генерал—лейтенант Ветцель, начальник управления (неофициального генерального штаба), привлекал Кейтеля к разработке оперативных планов боевого использования 100–тысячного рейхсвера и формированию некоего подобия резервных частей.

Можно до бесконечности спорить о достоинствах и недостатках будущего начальника штаба ОКВ, но никто не вправе отрицать очевидное: в споре с генералом Беком и его концепцией непомерно раздутой сухопутной армии историческая правда оказалась на стороне Кейтеля, Бломберга и Йодля с их идеей трех пропорционально развитых составных частей вермахта — армии, военно—воздушных и военно—морских сил.

Проблема взаимоотношений с Гитлером, вина и ответственность солдата — темы отдельного разговора, тем более что они исчерпывающе освещены в «последнем слове» подсудимого Кейтеля в конце книги. На свою беду Вильгельм Кейтель оказался человеком с «государственным» типом мышления: он верил рейхсканцлеру Брюнингу, позже Папену. Национал—социалисты с Гитлером во главе никогда не вызывали его доверия, но он считал, что только сильная власть способна вывести Германию из затянувшегося на десятилетия кризиса.

Неоднозначность личности генерал—фельдмаршала Третьего рейха породила массу спекулятивных мнений и противоречивых суждений о его гениальности и твердолобости, угодничестве и бескомпромиссности, верности и вероломстве…

Британский военный историк Уилер—Беннет в ставшем широко известным исследовании «Немезида власти», изданном в Лондоне в 1953 г., собрал в кучу все праведные и неправедные обвинения, прозвучавшие в адрес Кейтеля на процессе в Нюрнберге. В результате получилось, что «Кейтель — скрытый нацист; безвестный и бесталанный вюртембергский офицер; амбициозный, но лишенный способностей; верный, но бесхарактерный…»

Американец Дуглас Келли, врач—психиатр Нюрнбергской тюрьмы, в своей книге «22 человека вокруг Гитлера» описывает Кейтеля как «типичного прусского юнкера и прусского генерала, чьи предки свыше 100 лет носили мундиры прусской гвардии и владели крупными наделами земли». Келли, по всей видимости, не был знаком с трудами Уилера—Беннета, поэтому наделил фельдмаршала «высоким интеллектом, правда, несколько менее разносторонним, чем у Йодля…»[7]

Не менее уважаемый англосаксонский военный историк Гордон А. Крейг в своей книге «Прусско—немецкая армия 1640–1645 гг. Государство в государстве», не мудрствуя лукаво, называет Кейтеля «человеком без характера и обожателем фюрера».

Карл Хензель, один из общественных немецких защитников в Нюрнберге, опытный и одаренный журналист, автор книги «Суд удаляется на совещание», увидел в Кейтеле «типичного немецкого генерала, без проблеска мысли за толстыми сводами черепной коробки, чью сущность можно объяснить только издержками воспитания в кадетском корпусе…»

В многочисленных мемуарах, интервью и исследованиях свое мнение о Кейтеле высказали практически все высшие офицеры Третьего рейха: генерал—фельдмаршал Манштейн, генерал—оберст Гальдер, генерал пехоты доктор Эрфурт… Никто из них не отрицает выдающегося организаторского таланта начальника штаба ОКВ, но все в один голос называют его «удобным подчиненным» — «рабочей скотинкой», по выражению Гальдера.

Исторические параллели неизбежны, но практически всегда некорректны — иные времена, иные нравы, иные обстоятельства и люди. Одно из самых избитых сравнений — исторические судьбы маршалов Кейтеля и Бертье. Напомню вкратце: Бертье Луи Александр — маршал императора Наполеона I, вице—коннетабль Франции, принц Невшательский, князь Ваграмский, герцог Валанженский. После отречения и ссылки на остров Эльба Наполеона Бонапарта отрекся от своего господина и присягнул на верность Людовику XVIII, но покончил жизнь самоубийством во времена «100 дней» то ли из раскаяния, то ли из страха… Фельдмаршал Кейтель выказал свое отношение к проблеме офицерского долга, ответственности командира и государственного деятеля в беседе с доктором Нельте, при подготовке последнего к перекрестному допросу свидетелей обвинения: