"Борис Гребенщиков. Книга-прозы" - читать интересную книгу автора

красные глаза и вроде бы задремала.
- Вот-вот, - сказал осел. - Пте-ро-дак-тили.
Дальнейшая беседа протекала в том же духе.
Как выяснилось, животный мир в представлении осла состоял из ослов
и птеродактилей, которые представляют из себя всего лишь ослов с
крыльями. В этом месте голова птеродактиля с видимым интересом
прислушалась и даже открыла пасть для лучшей слышимости. Но,
услышав, что ослам, равно как и ослам с крыльями, место на ферме,
она щелкнула пастью и свирепо уставилась на Уинки. Скоро, впрочем,
ей это надоело, и она опять задремала, посвистывая в такт речи
осла, а тот разошелся не на шутку, доказывая необходимость
немедленной тотальной фермеризации и призывая клеймить
неаграризующихся ослов всеобщим презрением и лишением воздушных
карточек. Непривычные к подобным словесным шквалам уши Уинки начали
отекать. Наконец, после одного особенно цветистого оборота речи, он
понял, что если осла не остановить немедленно, то придется
прибегать к деформации пространственного континуума, чего Уинки
делать не любил из-за громоздкости формул и неприятных ощущений,
сопутствующих прорыву в дыру времени. Терять было нечего.
- Простите, а вы сами-то кто будете? - спросил Уинки по возможности
невинно.
Птеродактиль икнул. Осел же хотел, как бы не заметив помехи,
продолжить свою пламенную речь, но что-то не позволило ему это
сделать. Он вздознул, укоризненно посмотрел на Уинки и попытался
вновь встать на укатанную ораторскую колею.
- Ибо... - сказал он и запнулся, а сказанное слово повисло в
воздухе с угрозой, с каждой секундой молчания становясь все более
двусмысленным. Тогда осел, бросив озадаченный взгляд вокруг, сказал
в пространство:
- Вы что-то сказали?
Уинки посмотрел на птеродактиля. Тот лишь тоскливо отвел глаза,
выдержал некоторую борьбу с самим собой, проиграл и спрятался за
кресло. Тогда Уинки повторил вопрос. Осел не стал кричать.
Напротив, он помолчал немного и, отворотившись в сторону, вопросил:
- Ксантипа!
- Да, сэр Джордж.
- Кто это?
- Сейчас узнаю, сэр Джордж.
И ангельский голосок, только что почтительно и мило разговаривавший
с ослом, отрубил, громыхая фельдфебельскими обертонами:
- А вы кто будете, милостисдарь?
- Да так, прохожий я, - ответил Уинки, пожалев, что не
воспользовался деформацией пространства.
- Говорит, что прохожий, - сказал голос, судя по тону, обращавшийся
к ослу.
- А бумаги у него где? - почти прошептал тот, по-прежнему глядя в
сторону.
- У кого твои бумаги? - перевел Уинки голос, грубея на глазах,
вернее на ушах.
- Какие? - в совершенной своей невинности спросил Уинки. Голос