"Сильви Гранотье. Додо " - читать интересную книгу автора

военно-полевую форму, которую в один действительно прекрасный день макланула
на Блошином с фуражкой вместе в обмен на фальшивый "Гермес" из
кожзаменителя. А обычно я До, или Додо.
Я села обратно, чтобы заткнуть Салли, и потребовала у Фредди
объяснений.
Одна подруга, кассирша в "Шоппи", нашла тело в аккурат когда стукнуло
шесть. Затем подоспела полиция, и новость кочевала от одного к другому, пока
не добралась до Фредди, который затрясся и замахал руками, описывая всю
глубину своих переживаний. Правда, его и так все время потряхивает. Я-то
знаю, что ему до меня дело как до результата выборов, и не преминула
напомнить: пусть своим притворством себе все дыры заткнет, может, остатки
мозгов вытекать не будут.
- Ты не врубилась, - ответил он. - Я ведь тоже чуть было там не
оказался.
И прижал обе ручонки к сердцу. Справа. Потом объяснил, что видел
убийцу. А кто еще там мог быть? Они даже поговорили обо мне. На этой стадии
я взяла допрос в свои руки.
История Фредди сводилась к тому, что около двух-трех часов ночи он
проходил мимо "Шоппи" и позвал меня - просто для смеха:
- Эй, Додо, у тебя под боком местечка не найдется?
- Отцепись от нас, у Додо уже есть все, что ей нужно.
Мужской голос, раздавшийся из-под груды картонок, изрядно повеселил
Фредди, который был в курсе моей репутации. Он бросил в ответ:
- Лады, коль у тебя уже есть компания! Доброй ночи, голубки!
Его жалкая тушка до сих пор тряслась при одном воспоминании. От него
тоже одни ошметки б остались, стоило ему проявить чуть больше настойчивости.
Кстати, ошметки - не совсем точно, у той девицы лицо превратилось в кашу,
живот распорот, кишки наружу, а киска в крови. Он рассказывал, как если б
все случилось с ним самим. Пришлось прищемить ему клюв, резко заметив:
- Да кому ты сдался, бедный мой Фредди?
Но сама подумала: а кому вообще все это сдалось? Тут же возник
закономерный вопрос: а кому сдалась я? Не считая Поля. Но Поль давно мертв.
И накануне я его встретила.
Понимаю, придется рассказать, чтоНГ было накануне.
Я вкалывала у больших магазинов - я это называю "играть в истукана".
Становлюсь на колени, держу в руках табличку с надписью "Я хочу есть",
выкладываю на тротуар свою плошку, и толпа прохожих обтекает меня с двух
сторон, не замечая - ни они меня, ни я их: разве что ребенок иногда глянет.
На другой стороне бульвара магазин "Прентан" похож на огромный
освещенный пакетбот, выплескивающий на тротуары излишек груза. Я любила море
в те времена, когда мы с ним были близки.
Толпа, которая тянется из офиса в забегаловку или бежит докупать то,
что не успела за день, никогда не бывает шумной. Она урчит, как мотор на
шоссе. Под этот шумок я вновь и вновь пересчитывала монеты в плошке,
прикидывая, хватит ли на белый ром вместо обычного красного вина. Я к тому
веду, что вовсе не спала, уверена. Я все прекрасно замечала и прекрасно
расслышала голос, сразу же его узнав. Мне хватило трех слогов: "Дороти".
Голос был ошеломленный и так напряжено звенел, что мои нервы не выдержали.
Я вскинула голову, выронив табличку, не помню как оказалась на ногах,
услышала, как мой дневной добыток со звоном сыпется под башмаки, растолкала