"Даниил Гранин. Иду на грозу" - читать интересную книгу автора

голосом сказал:
- Сергей Ильич, подавайте заявление на конкурс.
Крылов тупо застыл, раскрыв рот.
- Ну что вы уставились? - рассердился Голицын. - Подавайте заявление на
должность начальника лаборатории.
Воцарилась оглушительная тишина. Все посмотрели на Агатова. Губы его
сжались, почти исчезли. Какое-то мгновение казалось, что и сам Агатов исчез,
остался только строгий темно-серый костюм.
Только Голицын делал вид, что ничего не замечает. Старчески семеня
ногами, он подошел к Ричарду.
- Чтобы к понедельнику прочитали "Фауста". Небось всякими Хемингуэями
упиваетесь.
- Я этого "Фауста"... я его наизусть выучу! - восторженно сказал
Ричард.
- Чего радуетесь, чего радуетесь! - фыркнул Голицын. Не оборачиваясь,
ткнул пальцем в сторону Крылова: - У него тоже сумбур в голове, но хоть
какие-то идеи копошатся. - Он закрыл один глаз, покосился на Агатова. - Хоть
и завиральные... Планы составлять научится. Бумажки, промокашки, кнопки,
скрепки... А нам идеи нужны. Дефицит. Профессор Оболенский покойный на
папиросных коробках всю бухгалтерию вел...
Так всегда в трудные минуты - напускал на себя стариковскую
чудаковатость. Подслеповато щурился, кричал отрывисто, громко, как глухой.
Поди подступись! Шестьдесят пять лет, склероз.
Самое удобное было считать, что Крылов ошалел от счастья и поэтому не в
силах ничего ответить. Глаза его оставались дремотно-далекими. Все видели
это, и всем было стыдно перед Голицыным.
Бочкарев пихнул Крылова локтем, прошипел, как маленькому:
- Скажи спасибо.
- Ну да, - сказал Крылов, - спасибо.
Теперь, когда он вспомнил слова Наташи про лед, он понял, что ему
хотелось вспомнить что-то другое, но что - он не знал. Он смотрел, как
шевелились морщинистые губы Голицына, и блестела во рту золотая коронка, и
шевелились толстые, сочные губы Ричарда, и накрашенные губы Зиночки, и
прикрытые усиками губы Матвеева. Все шевелили губами и стояли на месте. Им
можно было, как в дублированном фильме, подгонять совсем другие слова.
Голицын повел плечом, и все отошли, оставили их вдвоем.
- Что с вами, Сергей Ильич? - спросил Голицын.

"Зачем мы расстаемся? - сказала Наташа. - Я все понимаю, но что мы
делаем?"

- Да, да, вы не волнуйтесь, - сказал Голицын, - все будет хорошо, все
образуется.
Наивысшее удовольствие, какое мог бы Крылов себе доставить, - это
собрать из всех бумаг здоровенный кляп и засунуть в рот старику.


3

Клубом служила верхняя площадка запасной лестницы. Здесь пахло табаком,