"Даниил Гранин. Иду на грозу" - читать интересную книгу автора

Стоило подвернуться таблице, заполненной Наташиной рукой, как мысли его
сбивались. Иногда подолгу сидел, уставясь в одну точку, вспоминая и
вспоминая. Никто не подозревал, какими усилиями он заставлял себя вернуться
к работе. Бывали часы, когда люди двигались вокруг него плоские, бесшумные,
как в немом кино.
Голицын возвращался, сопровождаемый Ричардом и Агатовым, сзади
теснились остальные.
- ...и все же философы утверждали, что теория сера, а вечно зелено
дерево жизни, - говорил Ричард. Он был, пожалуй, единственным в институте,
кто осмеливался спорить с Голицыным.
- Знаток, - сказал Голицын. - Между прочим, какой это философ
утверждал?
- Из древних.
- Из древних! Ну да, все, что до революции, у него из древних. К вашему
сведению, это Гете. Был такой древний поэт. Была у него такая пьеса -
"Фауст", и произносит эти слова Мефистофель, желая вызвать сомнения у
Фауста. - Голицын оглядел Ричарда. - А Фауст был ученый, а не аспирант.
Можно сказать, академик. А у вас, Ричард, еще конь не валялся. Все
рассуждаете. Так вы и останетесь вечнозеленым деревом.
Агатов засмеялся, хлопнул Ричарда по плечу.
- Точно сказано...
Он смеялся четко и внушительно, так же, как говорил. Наклоняясь к
Голицыну, он начал докладывать о сдаче отчетов. Озабоченная морщинка
прорезала его гладкий лоб с белесыми бровями над стальными шариками глаз.
Как-то само собой получилось, что после ухода начальника лаборатории все
организационные дела повел Агатов, и считалось, что ему и предстоит занять
это место.
Голицын досадливо морщился. Он не любил заниматься канцелярщиной -
отчетами, планами, заявками. У Агатова, разумеется, было положение нелегкое:
Бочкарев требовал включить тему, которую не утверждали. Крылов тянул с
отчетом, из-за него откладывался семинар.
- Анархия! - закричал Голицын. - Так дальше нельзя.
Крылов улыбнулся.

"Лед сам недавно был волной, - сказала Наташа, - а теперь он душит ее".
А может, она сказала не душит, а гасит, нет, она сказала как-то иначе,
точнее. Как быстро все забывается! Желтое плюшевое кресло, в котором она
любила работать, поджав ноги. Прикосновение ее плеча, всякий раз
ошеломляющее, как будто ничего не было и все только начинается. А на перроне
она стояла в красном пальто и красных рукавичках, и мы говорили про
крокодилов, а потом про лыжную мазь, ни о чем другом, только про лыжную
мазь.

- Что тут смешного! - сказал Голицын. - Ошибаетесь, на этот раз не
удастся, я вас заставлю заниматься делом.
"Хорошо бы сейчас превратиться в крокодила, - думал Крылов, - огромным
крокодилом выползти из-под стола. Представляю их физиономии! Зиночка бы
закричала, а старик возмутился бы: "Прекратите свои выходки, как вам не
стыдно!"
Голицын взял портфель, шляпу и без всякого перехода, тем же ворчливым