"Даниил Гранин. Пленные (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

Я перевел ему. Тогда Максимов пристально стал разглядывать лейтенанта.
- Ловко придумал, гаденыш.
Маленькое лицо лейтенанта напряглось.
- Что он сказал, пожалуйста, я хочу знать, - обеспокоенно спросил он.
- Хитрите, вот что он сказал. - Я видел, как ефрейтор насторожился.
- А вы сами... разве это не сон... вы ведь тоже... - горячо начал
лейтенант, но Максимов поднялся.
- Кончай разговор!
Выходя из трамвая, лейтенант потрогал свою белую щеку и, видимо, ничего
не почувствовав, успокоился.
Посреди улицы чернела большая воронка. Пришлось карабкаться по
заснеженному завалу из кирпичей и балок рухнувшей стены дома. А дом стоял
как в разрезе. И перед нами были комната, стол, накрытый клеенкой, на
столе блестела селедочница, а на стене портрет Ворошилова; грудь его была
увешана орденами. Открытая дверь вела прямо в небо.
- Видишь! - обрадованно сказал лейтенант ефрейтору. - Видишь! - Он
вытянулся, замахал руками, словно собираясь взлететь. - Видишь, видишь,
что я говорил! - кричал он.
- Заткнись... ты!.. - сказал Максимов и стал снимать винтовку.
Лейтенант схватил меня за рукав так, что я пошатнулся, и заговорил
быстро-быстро, засматривая в лицо:
- Так не бывает. А может, вообще вся эта война приснилась. Мне часто
снилась война в детстве. Aber andere Krieg [правда, другая война (нем.)].
Может, я проснусь и пойду в школу...
У него были совсем прозрачные, голубенькие глаза. "Господи, ему,
наверное, тоже лет двадцать, - подумал я, - или двадцать два. Наверное,
только что из дому..."
На перекрестке среди развалин работали несколько женщин и подростков.
Женщины были в ватных брюках, а мальчишки закутаны в платки. Они
вытаскивали из-под развалин станок. Каким-то образом они подсунули полозья
и теперь пытались сдвинуть станок. Седая, совсем прозрачная женщина тихо
кричала: "А ну, взяли еще раз, еще разик!" - и голос ее был прозрачный.
Все толкали станок, но ничего у них не получалось. Они мгновенно уставали
и отдыхали, привалясь к станку, а женщина продолжала тихо кричать: "Еще
разик!"
Максимов молча показал немцам на станок. Женщины расступились. Немцы
уперлись в станину, и мы тоже. Полозья отодрались, скрипнули, тронулись,
женщины подхватили веревки, впряглись.
Мальчик в беличьей шубе, подпоясанной скакалкой, приблизился к
лейтенанту и стал разглядывать его ноги в начищенных голенищах. Осторожно
коснулся его плотной шинели и тотчас отдернул руку, почти брезгливо
отдернул, и поспешил к женщинам, которые бесшумно удалялись от нас. Они
шли, облепив станок, как будто он тащил их за собой, и приговаривали: "Еще
разик, еще раз".
- Смотрите, фрицы, смотрите, - сказал Максимов. - Чтобы потом не
обижались.
Я не стал им переводить, но лейтенант заговорил, он поминутно на ходу
оборачивался ко мне, говорил, спотыкаясь о кирпичи, о выбоины, хватался за
ефрейтора, выкрикивал, словно помешанный; я понимал уже не все, отдельные
слова, обрывки фраз, но ему было все равно, он говорил не для меня.