"Даниил Гранин. Неизвестный человек (Повесть)" - читать интересную книгу автора

скрытно, со всеми предосторожностями, поскольку Клячко был хитер и
безжалостен. И вот подвалило, повезло. Усанков не мог успокоиться -
прохвост, лицемер, ловчило, хапуга, жулик... Немалый свой набор Усанков
обогатил еще словарем бывшей супруги шефа, которая дала подробные
определения его мужским качествам, а также гигиеническим сведениям,
накопленным за годы совместной жизни.
- Копаться в этой грязи противно, - признавался Усанков. - Но ведь
иначе не достанешь Клячко. А здесь его ахиллесова пята, здесь мы его
ухватим.
Сергей Игнатьевич кивал, говорил "надо так надо", "ну и ну, кто бы
подумал, вот ведь подонок", но все это машинально, как машинально следил за
дорогой, переключая скорости. Чувства же его были заняты этими светлыми
пустынными улицами. Ему хотелось остановиться, побыть в тишине, услышать,
как течет вода... Вместо этого он должен был вникать в борьбу, затеянную
Усанковым, быть на его стороне, сочувствовать ему.
Окна верхних этажей слепо блестели. Нигде не горел свет. Женщина в
платке стояла на одном из балконов и смотрела в небо.
Вдруг он подумал, что с тех пор как ему осточертело спорить с
министерством и он махнул рукой на свою работу, перестал читать литературу,
его все чаще отмечали премиями, репутация его как исполнительного
руководителя поднялась, уже год как его назначили начальником
конструкторского бюро. Получалось, что наверху довольны его безразличием.
Карьера безразличных - он усмехнулся и сказал:
- А вот это Шереметевский дворец.
- Да, да, замечательно, - подтвердил Усанков с некоторым недовольством.
- Помнишь, как наш сопроматик говорил: у нас теперь будут не белые ночи, а
черные дни! Так и я...
На площади у цирка неба стало больше. Стенки голубых фургонов были
разрисованы пумами, тиграми.
- Ты что, меня не слушаешь? Имей в виду, я на тебя ссылаюсь, тебя
вызовут.
- Я что, я пожалуйста, - сказал Сергей Игнатьевич. Получилось
равнодушно, и он горячо добавил: - Ты молодец, давно пора кончать с ним.
Машина выехала на аллею к Михайловскому замку. Впереди тускло чернела
огромная фигура бронзового Петра. Постамент растворился, исчез на фоне
серого камня дворца, и всадник шествовал в воздухе, а за ним двигался словно
бы строй, плотная масса полков, и тоже над землей. Призрачное освещение
создавало этот эффект или что-то другое, Ильин сбавил газ... Когда-то, в
школе, у них преподавал историю Тим Тимыч, он возил их сюда; этот памятник
Петру нравился ему больше Медного всадника, он показывал барельеф, где рядом
с Петром изображен Алексашка Меншиков, единственный ему почет, рассказывал
происхождение надписи, про отношения Павла с матушкой своей, Екатериной... У
Тим Тимыча история состояла из неразгаданных происшествий, заговоров,
похищений. Вчерашний фаворит куда-то исчезал, разумный проект вдруг рушился,
секретные бумаги пропадали...
Сергей хотел стать историком. Долго школьная эта мечта сопровождала ею,
вспомнив о ней, он попробовал представить несостоявшийся вариант своей
судьбы. Историк... архивы... документы... связки бумаг... Неведомая жизнь
историка показалась куда интересней унылой вереницы прожитых лет, которые
потрачены на расчеты, проекты, согласования. Большая часть впустую, пухлые