"Даниил Гранин. Сад Камней" - читать интересную книгу автора

возраст расцвета. Через три года уходить будет некуда. Буду
держаться за должность, буду оправдывать свои жертвы, как это
делает Климов, и очень любить своих учеников за то, что они
позволяют мне еще жертвовать собой...

7

ГЛЕБ ФОКИН УБЕЖДАЕТСЯ,
КАК НЕПРОСТО ДУМАТЬ О САМОМ СЕБЕ

Скоростной лифт поднял нас на вершину токийской
радиобашни. Нечто вроде Эйфелевой и, конечно, выше ее, все
башни теперь стараются быть выше, хоть чем-то переплюнуть ее.
Вдобавок, она стояла на холме, над Токио. Лифт привез нас в
застекленную обзорную галерею. Токио лежал где-то внизу, многие
вообще не обращали на него внимания, а толпились у прилавков
сувениров. Красивые девушки продавали золоченые башни, торты с
башнями, открытки, слайды, кукол, напитки.

- Вы не знаете, что это за виски? - спросила меня
по-немецки похожая на мартышку маленькая девица в круглых
черных очках.

- Виски "Сантори"? Отличное виски, - сказал я, потом
сконструировал для светскости еще одну фразу: - Лучшее виски из
тех, которые я не пил.

Наверное, она была испанка или итальянка. Может быть, она
улыбнулась, - за этими огромными модными очками не разберешь.

Она купила бутылочку, а я купил буклет цветных фото. На
них город выглядел веселее. В натуре он был скучен. Даже
Нью-Йорк с крыши "Эмпайр стейт билдинг" не казался таким
безнадежно серым, как Токио. Солнце уличающе высветило
пепельно-серую бетонную геометрию зданий, площадей, эстакад,
стадионов. Редкие сады и парки ничего не могли поделать с этой
каменно-чадящей пустыней. Собственно, пустыни-то не было -
что-то там внизу копошилось, сверкало, дымилось. По бетонным
лентам ползли поезда, машины, и в пазах улиц шныряли машины, но
все равно ощущение безжизненного механизма исходило от этого
бетонного устройства. Огромный механизм работал, железо
двигалось, но назначение этой огромной распластанной машины
было непонятно. Она не имела определенного профиля, четких
границ. Она поражала лишь размерами. Хорошо, что с одного края
ее пресекало море, но там, где не было моря, город расползался,
сливаясь в бесформенно-грязноватую массу, сходил на нет и все
же тянулся бесчисленными деревянными домишками, стиснутыми до
духоты, И дальше уже неразличимо колыхалось что-то едкое,
нечистое словно дыхание больного. Даже Сомов был несколько
подавлен этой панорамой.