"Андрей Грачев. Горбачев (полный вариант книги)" - читать интересную книгу автора

красках описывает в своих мемуарах типичную для той поры драматичную сцену
классовой борьбы, чуть не дошедшей до драки между отцом и сыном из-за зерна,
спрятанного дедом Андреем на чердаке. Позже, уже во время войны, когда в
Привольное на несколько месяцев заявились немцы, именно беспартийный Андрей
выручил своего партийного сына, спрятав на свиноферме на окраине села уже не
урожай, а своего двенадцатилетнего внука Михаила, после того как пронесся
слух, что оккупанты решили перед отступлением разделаться с семьями
коммунистов.
Пренебрегая политическими расхождениями, советская власть подстригла
дедов Михаила под одну гребенку машиной репрессий. При этом Пантелею
Ефимовичу, убежденному ее стороннику, в сценарии 37-го года досталось амплуа
"активного члена контрреволюционной правотроцкистской организации", тогда
как Андрею Моисеевичу выпала за невыполнение плана посева зерновых более
скромная роль "саботажника". Соответственно разнились и вынесенные обоим
приговоры. П.Е.Гопкало, чудом избежавший расстрельной статьи, получил срок
за "должностное преступление" и был вскоре освобожден; А.М. Горбачев
отработал несколько лет на лесоповале в Сибири.
Трагичнее сложилась судьба деда тогда еще не известной Михаилу его
будущей жены - Раисы Титаренко - Петра Степановича Парады. Все в том же 37-м
постановлением "тройки" он был расстрелян на Алтае. Но хотя оба типа
репрессий сталинского режима - и политических, направленных на устрашение
партийных и хозяйственных кадров, и экономических, служивших формированию
армии даровой рабочей силы, - не обошли стороной семьи родителей Горбачева,
ни тот ни другой дед не считали ответственным за них самого Сталина.
Виновными в их глазах были, разумеется, слишком усердные местные
исполнители, а то и "вредители". Порочный круг взаимных подозрений и
обоюдных обвинений, таким образом, замыкался, и запущенный вождем механизм
общенационального террора, подпитываясь "общенародной поддержкой",
функционировал безотказно. Позднее, размышляя над его роковыми последствиями
для советского общества, будущий "калининский" стипендиат (до "сталинского"
он не дотянул) Михаил Горбачев скажет: "Сталинизм развратил не только
палачей, но и их жертвы. Предательство стало распространенной болезнью"*.
Не только от полярных по политическим темпераментам дедов, но и во
внутрисемейном укладе получал он первые уроки идеологического плюрализма и
терпимости, называя ее "деликатностью": в доме у Пантелея Ефимовича в одном
углу на столе стояли портреты Ленина и Сталина, в другом - привезенные
бабушкой из Печерской лавры иконы.
Заплатив свою подать государственному террору, исполнили свой долг
Горбачевы и на войне. На обелиске павшим в центре Привольного - столбец из
семи имен с этой фамилией. Михаил с матерью пережили и прощание с уходившим
на фронт отцом (сыну Сергей Андреевич в этот день купил мороженое и,
возможно, на память - балалайку), и тревожное ожидание писем, и даже
похоронку, которую, к счастью, вскоре опровергло письмо от отца с фронта. У
самого Михаила от детских предвоенных и военных лет остались впечатления,
неотличимые от воспоминаний миллионов крестьянских детей той эпохи. Сад,
корова, глиняный пол в хате, теленок зимой в доме, чтобы не замерз, "тут же
гусыня на яйцах", голод. Вечный круговорот в сущности крепостной жизни, за
пределы которой Мише уже с ранних лет хотелось вырваться.
Осознанно или нет, но он нащупал дорогу, ведущую в другой, тогда совсем
неизвестный ему мир - учебу. По этой дороге, включая вполне конкретный