"Алексей Федорович Грачев. Кто вынес приговор (Повесть) " - читать интересную книгу автора

домишко и маленькое окошечко, колодец, а за ним покосившийся скелет
сараюшки.
- Ну и привела, в берлогу.
Лимончик не ответила, торопливо постучала в дверь. Вскоре загремел
засов, и бледный свет керосиновой лампы осветил горбатого старика в шапке,
холщовой гимнастерке, спущенной на галифе, в валенках.
- А-а, - сказал тоненько старик. - Лимончик сегодня с гостем. А я
думал, не обход ли... Ну, задвигай засов.
Он повернулся и исчез в глубине коридора. Лимончик вошла в дом, и
Вощинин тоже вошел, едва не зажав нос от острого запаха квашеной капусты,
отхожего места, табачного дыма.
- Идем, - шепнула, шаркнув засовом.
Только сейчас уловил Георгий Петрович за дверью негромкие голоса и
струхнул. Мало ли... А Лимончик взяла его за руку, как догадавшись, что
гость собирается сбежать. Открыла дверь, и теперь они оказались в
маленькой передней, заполненной тушей русской печи, освещенной лампой. У
стены - койка, сбоку стол, окошко, завешенное для тепла, видимо,
брезентовым пологом. За столом - двое. Один, высокий и светловолосый, с
бледным лицом, сидел, закинув ногу на ногу, курил папиросу; второй,
небольшого роста, с рябым лицом, курчавый, с бегающими юрко глазами, жевал
с хрустом капусту из миски. Оглядев гостей, он наклонился, вытянул из-под
стола бутылку с самогоном:
- Думали, не менты ли? - выругался он глухим голосом. Поднял с пола
топор с короткой рукояткой, стал быстро сечь толстый шматок пожелтевшего
сала. Куски отваливались на стол с тупым стуком.
- Так вот по шеям бы, - пробурчал курчавый и зыркнул почему-то на
Георгия Петровича. Светловолосый засмеялся, потыкал папиросу в
осколок-блюдце, спросил весело:
- Когда в Питер, Лимончик?
- Не знаю. А ты когда, Хрусталь?
Парень скользнул глазами по Вощинину - неприятные глаза, холодные и
щупающие. Мол, что за тип с тобой, Лимончик?
- До весны...
Вощинин вспомнил: кличку Хрусталь не раз слышал там, в "Бахусе". Ни
разу не видел его Георгий Петрович, и вот довелось. Он прошел мимо, в
соседнюю комнату. Она была узка, так что одна кровать и занимала ее. Между
кроватью и стеной проход - человек не разойдется с человеком. Табурет,
круглый столик с тонкими ножками. Даже зеркало в углу, на месте иконы.
Войдя следом, горбун поставил лампу на стол, спросил:
- Вина, что ли, Лимончик? Так у меня только свое...
- Давай своего, - равнодушно ответила она. Сняла пальто, платок,
присев на кровать, стала расчесывать густые волосы. Вытянутые красиво
лаковые глаза ее жмурились, точно она только что вернулась с фабрики,
усталая, измученная, и готовилась к одному - лечь и уснуть тут же. Серьги
качались в ушах, заставляли Георгия Петровича неотрывно смотреть на них.
- А ты раздевайся тоже, - сказала она. Георгий Петрович послушно снял
пальто, кинул его на спинку кровати, подсел рядом.
- Родители-то есть у тебя? - спросил, не зная, о чем и заговорить с
нею.
- Есть, - ответила она, - калеки-нищие. При церковной сторожке в