"Богумил Грабал. Жизнь без смокинга" - читать интересную книгу автора

от страха был не в силах убежать, и он вперил в меня безумный испепеляющий
взгляд и закричал на меня, как и на всех прочих: "Тут вам не пляж!" Я
зажмурился, однако пан Ружичка внезапно с нежностью прошептал мне: "Ты,
Карел, можешь остаться..." И я открыл глаза, пан Ружичка чуть не плакал --
но он тут же выпрямился и продолжал кричать: "Здесь вам не пляж!" А когда
вконец пьяный пан Ружичка, шатаясь, медленно брел домой, пан Шуга,
подкравшись к нему на цыпочках, дважды ударил его палкой по голове, да так,
что палка сломалась, а пан Ружичка только остановился и, как будто у него
заложило ухо, засунул в ухо палец и поковырял там, после чего двинулся
дальше и улегся возле своего дома на небольшой газон в переулке, и он лежал
там не как пьяный, а прямо-таки картинно, закинув ногу на ногу, подложив
руку под голову, и вот он возлежал там и улыбался другой стороне переулка,
где лежал тоже пьяный пан Гемиш, и оба эти мужчины лежали там, и никто бы не
подумал, что они пьяны, а если что-то и одурманило их, так не иначе как
прекрасные видения, они возлежали там, точно пастухи, которым явился ангел и
возвестил, что в Вифлееме народилось Божие дитя... Куда девался этот святой,
который выносил в ведрах остатки человеческих грехов и выливал их в большую
бочку наподобие тех, из которых крестьяне черпали удобрения для своих полей,
чтобы на них выросла божественная капуста? Куда делся этот святой муж,
который от своей богоугодной работы казался пьяным, хотя и был трезв? Я
всегда думал, что, когда пан Ружичка однажды умрет, Дева Мария выглянет
из-за туч, подаст ему руку и вознесет пана Ружичку прямиком на рокочущие
небеса...
ЖИЗНЬ БЕЗ СМОКИНГА

Я вспоминаю о своем реальном училище в Нимбурке как о заведении для
шалопаев, в котором за семь лет малые дети вырастают в юношей и девушек. Для
меня, однако, этот сияющий замок был вечной стеной плача и страха, местом,
где мне выпало множество переживаний, от которых я до сих пор не могу
оправиться. Кроме пения и физкультуры, я успевал еще только по
природоведению, по всем же остальным предметам я не то что плавал, а
прямо-таки тонул, так как не мог ничего выучить. Все это время я провел под
плотным коконом невежества. Когда меня вызывали к доске, я смущался, краснел
и бормотал то, что подсказывали мне соученики с первых парт, отчего путался
все больше и больше. Поэтому, разозлившись на то, что в школе я ничего не
значу, я решил хоть чем-то отличиться в глазах учителей и одноклассников и
сделать нечто такое, на что не способны остальные. И вот я с полным
самоотвержением вытворял всякие глупости, убежденный в том, что должен
преодолевать себя - так же, как делали это в американских комедиях Чаплин,
Фриго и Гарольд Ллойд. Эти минуты маленьких бунтов давались мне нелегко. Мне
приходилось набираться смелости, чтобы выкинуть такую штуку, за которую меня
потом заносили в классный журнал и ставили двойку или тройку по поведению.
Но, как ни странно, за этот мой "черный юмор" соученики меня любили, а
некоторые даже восхищались мною. Так своими безобидными шалостями я как бы
уравновешивал их блестящие ответы на вопросы учителей. Наверное,
одноклассники любили меня потому, что я вместо них говорил или вытворял
нечто такое, на что они никогда бы не отважились...
Моя бездарность в учебе, моя неспособность взять в руки учебники и
перелистать их, мой идиотизм, состоявший в неумении слушать объяснения
преподавателей, - все это, вероятно, коренилось в том, что, как твердила