"Богумил Грабал. Прекрасные мгновения печали" - читать интересную книгу автора

тут же по-графски повел рукой, указывая на наездницу в платье, достойном
графини, и в бархатной шляпке волнами и с наискосок лежащим павлиньим пером.
- Моя невеста! - произнес Винцек, спрыгивая с коня, так что его
сапоги собрались гармошкой. Гости у окна были потрясены.
- Не сам ли это граф Турн Таксис эль Торре э Тассо? - пробормотал пан
аптекарь.
А матушка уже вела Винцека за руку и представляла его с невестой
гостям. И Винцек, стянув белые перчатки, хлопал моего бедного отца по спине:
- Ну что, зятек? Удивил я вас? Тысячи получу, тысячи, вот они,
контракты! Вена и Будапешт!
Матушка сияла от счастья, она быстро поставила чистые тарелки, принесла
последнюю большую сковородку с восемью куропатками. Винцек сначала галантно
положил одну птицу на тарелку невесты, а потом вдел в глаз монокль, раскинул
руки и запел:
- Я пойду к "Максиму", где кипит веселье!..
И он поднялся, и пел, и его красивый тенор разливался над ароматом
запеченных куропаток, гости перестали жевать и, закатив глаза, следили за
мелодией, кивали и чуть ли не роняли слезы. Матушка от счастья всхлипывала.
На улице ржали белые кони, они паслись в саду, и слышно было, как они весело
обгладывают ветки. Отец сидел, раздвинув колени и наклонив голову, как будто
у него пошла носом кровь. Винцек умолк; гости так растрогались, что руки им
не повиновались, все аплодировали, но ладони промахивались, не касались одна
другой, и люди кивали - с умилением и благодарностью. А Винцек уже начал
есть и пить пиво, он ел с большим аппетитом, как артист. Невеста его
принялась за вторую куропатку. Винцек вытер губы салфеткой, поправил
монокль, глянул вниз, на свою невесту, и громко запел тенором:
- Пойдем в беседку мы с тобой...
А невеста - шляпка у самой тарелки - грызла куропатку, держа ее за
ножку, и кивала песне.
Отец, воспользовавшись минутой, скользнул в щель между шкафом и стеной
и оттуда - руками и лицом - показывал, что все это плохо кончится, что это
сплошное надувательство, и водил рукой возле шеи, желая сказать, что лучше
бы ему повеситься. Невеста встала, причем в пальцах у нее была зажата птичья
ножка, и с полным ртом запела, она льнула к Винцеку, поднимала на него
влюбленные глаза, а я внимательно смотрел на своих поющих родственников и
думал, что их пение стоит куда больше, чем все то, что съели и выпили наши
гости. Я был растроган почти так же, как матушка, которая улыбалась,
устремив остановившийся взгляд не в угол комнаты, а куда-то дальше, куда-то
туда, где находятся Вена и Будапешт и где Винцек с невестой получили
ангажемент. А во дворе, на лужайке под деревьями, светились в темноте два
белых коня, они дергали за ветки и хрустели ими вместе с листочками. Потом
матушка опомнилась, предложила Винцеку и его невесте еще куропаток, и оба с
радостью положили их на тарелки, а Винцек добавил еще и три половника
красной капусты. И оба принялись есть - прямо как их кони в саду... они
разрывали куропаток руками, и сосали, и грызли, и заглатывали мясо и полные
ложки красной капусты, так что у остальных гостей пропал аппетит. Я сидел
верхом на стуле, положив голову на руки, скрещенные на спинке, и смотрел на
матушку. Она была сейчас совсем другая, не такая, к какой я привык.
Отчего-то этот Винцек значил для нее больше, чем я и отец, и даже больше,
чем она сама. Она как-то затосковала, ее веселье улетучилось, бегать по