"Богумил Грабал. Прекрасные мгновения печали" - читать интересную книгу автора

который издают газовые лампы, так мне нравится, что я мечтаю только об
одном: завести и дома такие же говорящие лампы, и сидеть возле них, и
слушать, и подставлять под них руки, дивясь сине-зеленому свету,
напоминающему свет лунной ночи... этот свет всегда в полнолуние будил меня
по ночам, и я подставлял ему руки и ноги, ощущая, что лунные лучи кое-что
весят - как если бы сверху сыпалась мука или звездная пыль. И вся комната
выглядит, как во сне, и ты ходишь на цыпочках, потому что лунной ночью
просыпается страх. Я сидел в школе, и приходили другие мальчики, я
внимательно всматривался в них - заметят ли они, какой красотой можно
наслаждаться совершенно бесплатно, но никто не обращал на газовый свет
внимания, мальчишки ссорились, и дрались, и меняли булочки на марки; даже
господин старший учитель, входя в класс, не воздавал хвалу газовым лампам,
он тоже не слышал, как тихонько шипят над нашими головами эти
язычки-чулочки, словно огоньки Святого Духа. Когда же я засовывал ноги под
парту, я как будто погружал их в холодную тень ледяной воды.
Но сейчас вечер, фонарщик пан Рамбоусек идет по городу и зажигает
газовые фонари, я обошел вместе с ним главную площадь, улицы Элишки и
Кавалерийскую, Большие и Малые Валы, побывал на храмовой площади и в Козине;
самые красивые фонари стояли на Малых Валах, скрытые среди кустов и
деревьев, с горящими наверху огнями, они отражались внизу в Лабе... но у
пана Рамбоусека не было времени замечать их, он все шагал и шагал вперед, и
равнодушно поднимал свой бамбуковый шест, и ничем не любовался, а шел себе
да шел, я же, следуя за ним по пятам, жадно впитывал возле каждого фонаря
все подробности и мелочи. Такой вот газовый фонарь, разбуженный крючком на
конце шеста, сначала хрипит, точно старые часы, ему непременно надо
откашляться и протереть глаза, я тоже так делаю каждое утро, когда встаю и
не хочу глядеть на свет. Некоторые фонари даже трещат, как отбивные на
плите, если на сковороду капнуть водой. Но потом все огоньки газовых фонарей
начинают светить тусклым светом, придавая один другому смелости, - ведь на
случай, если бы им вдруг не захотелось разгореться, у пана Рамбоусека
припасена возле каждого десятого фонаря прикованная к столбу цепью
приставная лесенка, и он залезает на нее и впотьмах, словно слепой мастер
Гануш который умел сделать любые башенные часы, исправляет фонарь и
заставляет его гореть не хуже остальных.
Когда пан Рамбоусек сворачивал в очередной переулок, я с удовольствием
оглядывался назад и смотрел на череду огоньков: каждая из зажженных газовых
ламп, похожая на прозрачную тонкую юбочку, подмигивала своей соседке, и все
они образовывали светящиеся цепочки, соприкасающиеся и перекрещивающиеся
друг с другом, словно черешневые ветки в саду пивоварни. Там же, где одна
улица пересекалась с другой, там на углу стоял фонарь, освещавший обе улицы,
так что и его свет поворачивал с одной улицы на другую. Вечерние пешеходы
ступали в это сияние и покидали его, обрызганные каплями сине-зеленого
света, но никто и не думал остановиться и подставить руку так, как люди,
выходя в хмурый день из дома, высовывают вперед ладонь - не идет ли дождь,
никто не удивлялся свечению газовых фонарей, никто не выказывал желания
отправиться следом за паном Рамбоусеком. Такое безразличие было, пожалуй,
самым странным в пору освещения вечеров. Моя тень, и тень пана Рамбоусека, и
тени других людей разыгрывали при свете газовых фонарей такие представления,
что мне делалось жутко. Когда я покидал круг света одного фонаря, он клал
передо мной мою тень, и она все росла и росла до тех пор, пока я не