"Сверхприключения сверхкосмонавта" - читать интересную книгу автора (Медведев Валерий Владимирович)

ВОСПОМИНАНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ. Зелёный шум

…Когда я проснулся, первое, о чём я подумал: как мне проучить всех этих жалких шпионов. Я решил это сделать сегодня же утром, после зарядки и завтрака. Я вышел на балкон на яркий утренний свет, потому что услышал на дворе какой-то подозрительный шум. Но вы знаете, что "лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать", гласит народная мудрость. Ну, а что делать, если наши глаза не всё способны разглядеть? Взять, к примеру, свет (самое тёмное место в физике, как считают учёные). Видимый свет — это электромагнитные излучения, которые мы ощущаем. Такое излучение дают волны, длина которых лежит в определённом диапазоне. Но стоит только волне «перебежать» границу в правую или левую сторону, как она превращается в невидимку. Инфракрасную и ультрафиолетовую области оптического спектра мы не видим. Но я, как вы сами понимаете, вышел на видимую часть света, и что же? Вертишейкин рассматривал меня в упор в бинокль.

— "Большое видится на расстоянии!" — сказал он мне нахально вместо "здравствуйте!". — Это как сказал Есенин, — пояснил Колесников-Вертишейкин.

— Большое видится _и_ на расстоянии, как сказал Иванов, — поправил я Вертишейкина и Есенина.

Я нарочно потянулся и прислушался к себе. Все анализаторные системы моего организма работали прекрасно. Кристаллы углекислых солей давили на мембрану моего уха, сигнализируя об идеальном состоянии моего слуха. Я прекрасно слышал все, что происходило вокруг меня, надо мной и подо мной.

Внизу, возле ворот дома, дежурила, громко о чём-то переговариваясь, масловская дружина.

— "Все равны, как на подбор. С ними дядька Черномор!" — пояснил Вертишейкин, кивнув головой в сторону Маслова.

А я сказал:

— Зелёный театр… зелёный шум! — при этом мне показалось, что что-то когда-то вроде этого было в моей жизни.

Вот так же кто-то стоял, чего-то от меня требовал, я с кем-то ругался… Или я что-то об этом читал в какой-то книжке?.. А не всё ли равно с кем, когда и что было? Не отвлекайся, Иванов, не отвлекайся от перигея, который ты сейчас покажешь своим одноклассникам. Они хотят проникнуть в твой апогей, но пока ещё рано, рано ещё проникать им в твой апогей. Вообще-то апогей самое дальнее удаление сверхкосмонавта от Земли. Мой апогей — это когда я выполню порученное самое трудное задание" на свете, а перигей — это самое близкое приближение к Земле сверхкосмонавта. Это примерно вообще, а в данном случае мой перигей — мое самое близкое приближение к моим земным делам и заботам. И сегодня, скажем через час, я начну, как говорится, приоткрывать завесу, я позволю заглянуть в щёлочку забора, как бы существующего вокруг меня в моей жизни, я позволю заглянуть в щёлочку этим сгорающим от любопытства. Да не сгорающим, а, точнее, тлеющим от любопытства ченеземпрам! Колесников-Вертишейкин не сводил с меня молящих глаз, стараясь при этом даже не моргать, чтобы не пропустить чего-нибудь. У него даже слезы на глазах выступили от напряженного внимания.

— Часа через два мы многих недосчитаемся, — сказал я задумчиво.

— В живых? — заинтересовался Вертишейкин.

Эта фраза для него сразу же запахла антологией таинственных случаев. Он поджидал моего ответа и вежливо переспросил:

— Недосчитаемся в живых?

— В еле живых, — объяснил я. — Пересчитай всех по цифровой системе! — приказал я Вертишейкину.

— Ох и интересный же ты человек, — сказал Вертишейкин, и как мне показалось, с неподдельным восторгом. — Ну до чего же ты интересный человек, Иванов! Вот есть цирк, кино, телевидение, театр, а ты один — всё, вместе взятое!

— Ты вот что, Вертишейкин, ты слов так зря не бросай, ты пойди и запиши, что я интересный человек и, так сказать, что я всё, вместе взятое, запиши и покажи это моему отцу.

— И маме? — спросил Колесников.

— Маме не надо, мама и без тебя знает, что я интересный человек и, так сказать, всё, вместе взятое!

— Хорошо, — сказал Колесников.

— Не "хорошо", — поправил я Колесникова, — а слушаюсь.

— Слушаюсь, — поправился Вертишейкин.

— И вот что ещё… Раз уж антология таинственных случаев так антология, — сказал я, а про себя я подумал, что это хорошо и правильно, что я уже сейчас записываю о себе воспоминания, но ещё лучше, если будет записывать обо мне воспоминания ещё кто-нибудь, ну, скажем, тот же Колесников-Вертишейкин. И ещё я подумал, что этот Вертишейкин со своим заурядным умом сам не разберётся, что произойдёт в парке на его глазах, поэтому я сказал:

— Ты, Вертишейкин, со своим детективным умом сразу не разберёшься и не поймёшь, что сейчас произойдёт, поэтому я тебе объясню. Всё это тоже, между прочим, запиши. Значит, так: сейчас я выйду на улицу и побегу в ЦПКиО, в парк, туда, где аттракцион, понял?

Вертишейкин кивнул головой, что он всё понял.

— До парка со мной добежать сумеет только Маслов, остальные не выдержат и отстанут. Чтобы не подумали, что Иванов сбежал, и чтобы не искали по всему парку попусту, я тебе скажу, где мы с Масловым будем.

— Это тоже записывать?

— Это тоже записывай, — сказал я. — Значит, там в парке есть всякие аттракционы: ну, «Трабант», "Миксер", "Весёлый поезд", «Чашечки», там автодром, кареты, карусель, "Музыкальный экспресс", аттракцион «Твистер», двухрядная карусель, «Ракетоплан-1», "Ракетоплан-2", "Мертвая петля". Так вот, я, в основном, буду развлекаться на аттракционах, возле которых висят такие предупреждающие таблички: "Лицам, страдающим головокружением, сердечными и другими недомоганиями, посещать аттракцион не рекомендуется". Значит, всё будет происходить, как я тебе сказал, понимаешь? — спросил я Вертишейкина.

— Фифти-фифти, — ответил Колесников-Вертишейкин, — как говорят американцы, пятьдесят на пятьдесят. Ох и интересный же ты человек, Иванов. С одной стороны, понятный, с другой стороны, в тебе чёрт ногу сломит. Всё в тебе непонятно и загадочно.

— Ладно, — сказал я Вертишейкину, — только время поможет тебе во мне разобраться! — с этими словами я вышел во двор.

При виде меня все мои соученики напряглись, как один.

— Совсем недавно, — сказал я, — английская подводная лодка «Пайсез-3» с двумя исследователями на борту затонула. На глубине 1575 футов (примерно 473 метра) корма «Пайсеза-3» ударились о дно — удар был не столь ошеломляющим, как ожидали, — и на несколько десятков сантиметров лодка погрузилась в ил. Подождав несколько минут, подводники обшарили лучом карманного фонаря внутренность лодки: повреждений как будто не было.

Чэпмен сообщил о результатах осмотра на базу. "Расслабьтесь! сказал руководитель работ Хендерсон тоном столь спокойным, как будто заказывал обед. — Держите атмосферное давление. Не делайте усилий больше, чем это необходимо. Мы спустимся за вами, как только на место прибудет ещё одна «Пайсез». Совет "не напрягаться" имел глубокий смысл. Дело в том, что запас кислорода, рассчитанный на семьдесят два часа (девять из них уже прошли), можно было «растянуть»: если "пленники моря" сохраняют спокойствие и физически пассивны, кислород тратится значительно медленнее. Соображаете? Так что экономьте кислород, "не напрягайтесь"… Расслабьтесь… Кутырев, ты, например, очень напряжён. Сначала ноги расслабь, потом руки. Смотрите, как я стою. Видите, как у меня спокойно висят руки вдоль тела. Левая нога свободно отставлена в сторону, правая, хоть я на неё опираюсь, тоже не напружинена.

Мои одноклассники зашевелились, задвигали руками и ногами, стараясь внять моему умному совету.

— Это я вам вместо "здравствуйте", — продолжал я, — а вместо "как живёте" я вам вот что скажу: объем тела самого крупного муравья измеряется кубическими миллиметрами, объём же муравьиной кучки вместе с её подземной частью — кстати, тоже удивительное творение из лабиринтов сложнейших ходов и камер — в сотни тысяч раз превосходит размеры «строителя». Если сопоставить объём всех сооружений крупной муравьиной колонии с отдельным её жителем, то получится, что относительный размер муравейника в восемьдесят с лишним раз превосходит масштабы пирамиды Хеопса. Значит, с одной стороны, мураши, мурашишки, мурашишечки, а с другой стороны, что?..

Все напряженно молчали.

— Что же всё-таки с другой стороны? — переспросил я всех сразу.

— А с другой стороны, "я царь или не царь?" — сказала, набравшись смелости, Вера Данилова.

— Правильно, Данилова, — поддержал я, — Только чего "царь или не царь"? — переспросил я Веру Данилову и всех сразу и сам ответил: — "Я царь или не царь природы?!" Нет, не царь! Пока не царь! «Пока» я говорил как бы в двух смыслах сразу: в смысле: пока человек ещё не царь природы и пока в смысле: до свидания. Понятно? А сейчас, продолжал я, — давайте мысленно произведем чёткую загрузку мышечной системы. Даю команду: бегом, шагом марш! Вы, конечно, подумали: опять этот Иванов дает какую-то странную команду. А ничего странного, между прочим, в этой команде нет. Поясняю: то, что для всех бегом, для Иванова — шагом! Значит, бегом, шагом марш!

И я побежал по московским улицам по направлению к Центральному парку культуры и отдыха имени Горького.