"Иеремия Готтхельф. Черный паук " - читать интересную книгу автора

мальчика девичьим именем, как будут смеяться люди, и позора не оберешься до
конца жизни. Чем дальше, тем ужаснее казалось ей все это; у крепкой,
здоровой девушки дрожали ноги, как тростинки на ветру, и с бледного лица
градом катился пот.
Но вот хозяйка велела им собираться, если они не хотят ссоры с
пастором; крестной же она сказала:
- Ну, а тебе, девочка, этого не вынести: ты и так бледна как полотно.
Та ответила, что все это от быстрой ходьбы и что на свежем воздухе ей
станет лучше. Но лучше ей не становилось, и все люди в церкви казались ей
какими-то черными, а тут еще и ребенок поднял крик и с каждой минутой кричал
все отчаяннее. Бедная крестная стала укачивать его на руках и делала это все
энергичнее по мере того, как крик усиливался. В груди у нее стало тесно, и
всем было слышно ее тяжелое дыхание. Чем выше вздымалась ее грудь, тем выше
взлетал ребенок в ее руках, а чем выше он взлетал, тем сильнее орал, и чем
сильнее был крик, тем громче читал молитвы пастор. Звуки просто барабанили в
потолок, и крестная уже не соображала, где она находится; вокруг нее все
шумело и бурлило, подобно морскому прибою, и церковь плясала у нее перед
глазами. Наконец священник произнес "аминь!", и теперь приближался миг,
когда должно было решиться, стать ли ей посмешищем для своих детей и внуков;
теперь она должна распеленать ребенка, передать его пастору и произнести ему
имя в правое ухо. Дрожа всем телом, распеленала она младенца, протянула его
пастору, а тот, не глядя на нее, принял его, не стал ее ни о чем спрашивать,
а просто обмакнул руку в воду, окропил ею лоб внезапно умолкшего ребенка и
окрестил его не каким-нибудь мальчишечьим или девчоночьим именем, а Хансом
Ули, подлинным, неподдельным Хансом Ули.
У крестной на душе было так, словно с ее сердца не просто свалился
обломок эмментальской горы, а солнце, луна и все звезды и словно ее из
раскаленной печи посадили в прохладную ванну; и все же в течение всей
проповеди у нее еще дрожали руки и ноги. Пастор читал проповедь -
по-настоящему проникновенно и красиво - о том, что жизнь человека должна
быть не чем иным, как многотрудной дорогой; но подлинного благоговения
крестная не испытала, и, когда возвращалась, она уже позабыла проповедь и не
могла дождаться момента, когда ей можно будет рассказать о своих тайных
страхах и о том, почему она была так бледна. Все долго смеялись над ней и
шутили по поводу "любопытства" и связанных с этим женских страхах, которые,
тем не менее, передавались из поколения в поколение, несмотря на полную их
беспочвенность.
Общее внимание вскоре привлекли поля отменного овса с вкраплениями
льна, буйно произраставшие на лугах и пашнях, и волнение улеглось. Незачем
уже было спешить, можно было позволить себе останавливаться почаще. Тепло
стоявшего высоко в небе майского солнца всех разморило, и, когда вернулись
домой, никто не стал заставлять себя упрашивать выпить стакан холодного
вина. Затем, пока на кухне совершались лихорадочные приготовления и громко
трещали поленья в очаге, все расселись перед домом. Повитуха пылала, как
огонь. Еще до одиннадцати часов позвали к столу, но сначала только прислугу,
и щедро ее накормили, радуясь тому, что хотя бы от них, то есть от
работников, уже избавились.
Разговор сидящих перед домом нельзя было назвать оживленным, однако он
и не прекращался совсем. До еды мысли желудка мешают мыслям души, хоть в
этом и не отдают себе отчета многие люди и скрывают свое внутреннее