"Анастасия Гостева. Travel Агнец " - читать интересную книгу автора

России ему нравится все, кроме туалетной бумаги. Туалетная бумага подкачала.
А так - сплошной экстаз. - Ah, des babuchkas russes, oh, des visages
incroyables.[8] - Словарный запас у француза чуть больше, чем у
Эллочки-людоедоч-ки. Француз, конечно, фотограф. Французы всегда или
режиссеры, или фотографы. Хронически. Он бегает по Москве с камерами,
объективами, штативами и фотографирует все подряд. - О, я вчера зашел в
русскую церковь, и там была такая удивительная женщина, она смотрела на
иконы и плакала, а я стоял и смотрел на нее и тоже чуть не плакал, и мы
стояли так, наверное, час, и я спросил ее, можно ли ее сфотографировать, и
она согласилась, но почему-то плакать сразу перестала, и стала поправлять
платок, это так трогательно, русские женщины приходят к Богу в платках, но
без слез это был уже совершенно не тот образ, но я не знал, как ей это
объяснить, она почти не говорила по-английски, и я вспомнил, что встречаюсь
с тобой, но когда я приехал, тебя уже не было, почему ты не дождалась меня,
я опоздал всего на сорок пять минут, я всегда опаздываю не меньше, чем на
полчаса... - Я никого не жду больше пятнадцати минут. (Ну, это она врет.
Мужчину она готова всю жизнь ждать, так на то он и Мужчина. И даже не
столько она сама готова, ждать она не привыкла, но как будто что-то ею его
ждет. И она как средство этого ожидания. И она ничего ни ускорить, ни
изменить не может. И остается только абсолютно довериться этому процессу.) -
Oh, oui, oui, je comprends.[9] Нам надо придумать что-нибудь радикальное. -
Oui, oui. Я начну опаздывать не меньше, чем на час. Это достаточно
радикально?
У него есть часы, и он опаздывает, а у Женщины нет часов, они на ней не
ходят, они на ней останавливаются, они устраивают на ней стоянки и бивуаки,
у нее все тело покрыто следами их стоянок - на левой руке всегда три часа
дня, на шее - восемнадцать двадцать три, на коленках - половина девятого, на
груди - полночь. И ей все это надоело до смерти (то есть еще до ее первой
смерти), и она себя объявила заповедной зоной, и прогнала их на фиг, и у нее
теперь часов вообще нет, она живет плюс-минус миг. И не опаздывает.
Француз будет фотографировать ее с утра до вечера. Он вне себя от
радости. У него были предчувствия. (Конечно, до чувств он еще не дорос.
Кишка тонка. Чувства у него в зародышевом состоянии. Сплошные предчувствия.)
Он знаком в Париже с вдовой знаменитого русского режиссера, мадам Т. Вот
фотография мадам Т., вот le chien[10] de мадам Т. Димочка avec[11] le
палочка, вот дочь мадам Т. и ее сын, и его жена, он с ней познакомился - с
женой сына? - нет, с мадам Т., так вот он с ней познакомился совершенно
случайно, он никогда не видел фильмов ее мужа, и однажды, когда он был в
Москве два года назад, он увидел в гостях один его фильм, и ничего не понял,
фильм был на русском языке, но это было потрясающе, он вернулся в Париж и
попал на ретроспективу фильмов этого режиссера, он был в шоке, как
гениально, он прожил тридцать лет, он знает так много знаменитых людей, а
этого режиссера не знает, и он решил познакомиться с его вдовой, она очень
мила, она позволяет ему делать фотографии ее семьи, и мадам Т. попросила
француза, чтобы он сфотографировал для журнала вдову известного русского
писателя мадам М. И он приехал к мадам М., в ее двухэтажный особняк, весь
забитый книгами, опоздав на полчаса (ну конечно, а как же иначе, одно только
радует - мадам М. ему так же по барабану, как и все остальное), и там стояла
среди книг русская девушка (браво, даже в Париже эти гребаные русские
архетипы - юная дева с тоской во взоре и томом Солженицына у сердца), и он