"Пандемия" - читать интересную книгу автора (Нилин Аристарх)

Глава 4

Николай проснулся не оттого, что было пора вставать, а потому что в кромешной тишине подвала, звук открывающейся щеколды, был похож на затвор автомата, который ему доводилось дважды передергивать, совсем случайно. Вид боевого оружия его так поразил, что еще долгое время он ходил под этим впечатлением и рассказывал об этом с нескрываемой радостью и видел, как завидуют ему друзья.

— Так, все для процедуры готовы? Отлично. Начнем с новенького? Тридцать восьмой, ты как малек пообвык? Присаживайся или тебе помочь? — и врач посмотрел в сторону Николая. Двое охранников направились, было в его сторону, но он приподнялся с пола и самостоятельно подошел к столу и сел на стул.

— Предупреждаю, я в детстве болел скарлатиной, и желтухой. Так что моя печень и прочие органы вряд ли кому пригодятся.

— Что ты говоришь, даже желтухой. Надо же, может у тебя еще СПИД и болезнь Альцгеймера? — врач заулыбался, а охранники рассмеялись, — Шутник вы, однако молодой человек. Только я спорить с вами не буду. К чему. Вот кровушку вашу возьмем и посмотрим, чем вы болели, и нет ли у вас холерной палочки или чумки, — охранники снова заржали.

— Ручку молодой, человек, вот сюда, пожалуйста.

Николай положил руку. Врач протер её ваткой, смоченной спиртом и воткнул шприц в вену. Он видел, как происходит забор крови для анализа. Секунда, другая и игла удалена. Пробирка заполняется густой красновато-черной жидкостью и затыкается пробкой. На пробирке, уже написан номер тридцать восемь. Для них не существует имени и фамилии. Просто номер и больше ничего.

Николай не спрашивая разрешения, встал и отправился туда, где сидел. Вслед за этим он почувствовал удар дубинкой по ногам и резкую боль, последовавшую за этим. Его подхватили и снова посадили на стул.

— А вот так делать больше не надо. С этого стула уходят только тогда, когда я об этом прошу. Запомнил?

— Да, — произнес Николай, и он почувствовал, как злость и ненависть к этому очкарику закипела в нем.

— Молодец. А теперь открой рот и высунь язык.

Проведя палочкой, у него взяли мазок. Палочку так же аккуратно положили в пробирку с номером тридцать восемь.

— Вот тебе банка, Утром поссышь в неё, да смотри, целься лучше, обольешь, заставлю выпить, понял?

— Да.

— Умница. Люблю, когда меня понимают и делают все, как я прошу. Ребятам меньше работы, я правильно говорю? — он обернулся в сторону охранников. Те скорчили рожи, и один из них произнес:

— Кончай демагогию разводить. Мы уже карты сдали. Бабки на кону, а ты байки пацану рассказываешь.

— Демагогия, это моя слабость. С вами вот о чем говорить, не о чем, а здесь есть с кем. Достояние нации, генетически чистый материал, цветы жизни, так сказать. Им цены нет, а вы.

Снова послышалось ржание и последующий затем возглас:

— Ну и трепач ты, и как тебе Боря терпит?

— Гениальных людей не терпят, их уважают, ценят и любят. Усек, юноша. Это я тебе говорю, тридцать восьмой, потому как тот, что ржет за моей спиной прекрасно знает, что я умею делать, а что он, — очкастый повернул голову, и охранник неожиданно перестал смеяться.

— Вот теперь можешь идти, свободен. И баночку прихвати. Напоминаю, обоссышь банку, заставлю всю выпить, чтобы в следующий раз знал, что я люблю послушание.

— Садист, — процедил сквозь зубы Николай, и поднялся со стула. В этот момент новый удар дубинкой по ногам, заставил его присесть и боль, которую он почувствовал вслед за этим и не смог стерпеть, заставила вскрикнуть и повалиться на бетонный пол.

— А вот реплик я не терплю. За них я наказываю и очень больно. Запомни это раз и навсегда. Это только для острастки. В следующий раз вот он, — и врач, указал рукой на одного из охранников, — Сломает тебе руку, тогда ты будешь думать и говорить по-другому.

Николай лежал на полу и боль от бессилия, что-либо сделать, была сильнее, чем от удара дубинкой по ногам.

— Так, кто у нас следующий по списку-то, тридцать седьмой, — врач исподлобья посмотрел в сторону Иры.

— Девочка-припевочка из Питера. Вы сами или как?

— Сама, — и Ирина подошла к столу.

— Умница. До чего приятно работать с мозговитым контингентом. А то крик, шум, гам. Для чего? Не понимаю. Ваша бывшая подруга вчера затихла, а на столе вдруг брыкаться начала, материться. Можно подумать, что я садист какой, и без анестезии её резать буду. А в результате что? Пришлось действительно без наркоза пилякать девушку. И что? Ничего, через пять сек сознание потеряла. Вот и думаешь. Хотел как лучше, не нравится. А главное, к чему строить из себя Александра Матросова? Не те времена и не те условия, чтобы героизм проявлять. Это я к тому, чтобы вы умнее были, и не выпендривались, понятно? — и он обвел притихших ребят своим колючим взглядом.

Продолжая лежать на полу, Николай забыл о собственной боли в ноге, по которой только что прошлись дубинкой. Он слушал весь этот бред сумасшедшего врача, и ясно понимал, что это простая игра на публику, чтобы запугать их, сделать до безобразия послушными до самого последнего момента, когда придет срок, ложиться на операционный стол. И в то же время, это были слова человека, который упивался собственной властью над ними, беззащитными, голодными людьми, приготовленными к смерти ради денег.

Прошло минут тридцать, и вся процедура была закончена. Кровь и мазок были сданы, и каждый получил по банке для анализа мочи. На этот раз, по окончании, никаких реплик со стороны очкастого, как прозвал врача Николай, не было. Все вышли и закрыли дверь

Он приподнялся и, ковыляя, добрался до места, где обычно сидел.

— Больно? — участливо спросила Ира, которая сидела неподалеку.

— Не очень, пройдет.

И снова тишина обступила их. Даже если прислушаться и не дышать, невозможно было услышать ни единого звука. Создавалось впечатление, что они находились в глубоком подземелье, а мир, где-то далеко наверху, куда выбраться невозможно ни при каких обстоятельствах.

—----

— Лиза, ты готова?

— Подожди минутку, — она поглядела на себя в зеркало и, облизав губы, чтобы не было так заметно, что она их подвела помадой, защелкнула пудреницу и положила её в сумку. Перекинула через плечо и, посмотрев на Павла, произнесла:

— Я готова, можем идти.

Закрыв и опечатав кабинет, она сдала на вахте ключи. Взяв Лизу под руку, они направились к автобусной остановке.

Павел давно положил глаз на Лизу, почти сразу, как пришел служить в отделение. Совсем молоденькая, она работала с документацией, и когда он её впервые увидел, идущей по коридору, чуть не врубился в стену. В милицейской форме, с погонами ефрейтора, она была так хороша, что Оксана Федорова, которую он до этого считал идеалом женской красоты, неожиданно померкла, и на его собственном небосклоне, зажглась новая звезда по имени Лиза.

Впрочем, в этом было много справедливого. Стройная, но отнюдь не худая, с красивыми, выразительными чертами лица, которое не могли испортить, а наоборот украшали, несколько веснушек, потрясающие воображение вьющиеся от природы русые, с рыжеватым отливом волосы. Внешний вид дополняли очки в тонкой металлической оправе.

Глядя на неё, трудно было понять, к чему весь этот маскарад с милицейской формой, и вообще, что делает в этом заурядном районном отделении милиции, такая симпатичная девушка? Единственное, что могло прийти на ум, так это то, что идет примерка рабочей одежды, и оценивают, какое впечатление она окажет на сотрудников. Её место было как минимум в кресле секретаря в шикарном офисе или на подиуме.

Проходя мимо, она мило улыбнулась и пошла дальше. Павел остановился буквально в нескольких сантиметрах от стены и понял, что его лицо готово оставить на ней свой отпечаток. Он сделал шаг назад и обернулся. Девушка открывала дверь в кабинет, и загадочно улыбаясь, посмотрела в его сторону. Помимо его воли, сердце Павла забилось чаще.

Уже на следующий день, он знал, что её зовут Лиза, ей двадцать лет, она учится на первом курсе юрфака и уже год как работает в милиции. Но самое главное, было то, что она не замужем и никто из сотрудников за ней не приударил, точнее сама Лиза ни с кем из них не встречается.

Как назло, а может, наоборот, к счастью, спустя неделю после того, как он был принят на работу, Лиза ушла в отпуск и появилась снова, похорошевшая и загоревшая, спустя месяц. За это время, Павел сумел вписаться в коллектив, обзавестись немногочисленными друзьями и узнать подробности о сотрудниках, в том числе и Лизе. В основном коллектив отделения был мужской, а женщин, включая Лизу, всего четверо.

Лейтенантские погоны и должность инспектора, была той стартовой ступенью в карьере молодого сотрудника милиции, с которой обычно и начинается служба в органах внутренних дел. Павел, собственно говоря, и сам до конца не понимал, почему пошел работать в милицию. Работа неблагодарная, хлопотная, регулярные и внеплановые дежурства, да и вообще, не особо почитаемая в силу многих причин у рядовых граждан.

Мать Павла, работавшая преподавателем математики в вузе, вообще не поняла выбор сына и была крайне удивлена, если не сказать более, и только отец, заместитель главного технолога на заводе, высказал свое мнение однозначно:

— Не понравится, всегда уйти можно, а там, кто его знает, где твое призвание.

Он был рад, что отец его понимает. Окончив институт, Павел стоял перед выбором, идти в армию на год, а то и два офицером, или устроиться на работу с таким расчетом, чтобы получить отсрочку. Решение пойти в милицию, родилось чисто случайно. На одной из вечеринок, в их компании оказался Володька Соловьев, который служил в милиции и оказался отличным, компанейским парнем, совсем не таким, как представлялись Павлу сотрудники милиции, вечно хмурые, с отвисшим животом и готовые тебе нахамить и забрать в отделение, если у тебя вдруг не оказалось при себе паспорта.

Знакомство с Соловьевым, переросло в дружбу, а вскоре Павел, к удивлению родных и близких, предстал перед ними в милицейской форме и на вопрос отца:

— Что и пистолет дали? — ответил:

— Батя, все как полагается.

— Покаж.

— Не положено, — шутя и в то же время стараясь придать голосу суровые ноты, произнес он, и добавил, — Батя, пистолет только при необходимости выдают, но при случае, покажу.

Автобус подъехал, и Павел с Лизой вошли в него и остались стоять на задней площадке.

— Пойдем, сядем? — предложил он.

— Не хочется, я за день так насиделась в кабинете, лучше постою, ты не против?

— Да нет.

Она стояла возле Павла в своей милицейской форме, которая смущала его, а так хотелось прижаться и обнять ей. Тем не менее, он чувствовал, что она рядом, совсем близко. Он нежно положил руку на её, которой она держалась за поручень. Лиза посмотрела на Павла и улыбнулась.

Они поняли, что испытывают друг к другу чувства, уже давно. Павел был по натуре весьма стеснительный, к тому же, в отличие от Лизы, не обладал такой эффектной внешностью. Нет, он не был ботаником, не страдал комплексами, просто имел заурядную внешность и к тому же, не слишком атлетичную фигуру, в силу чего чувствовал некоторую неловкость. И хотя ощущения, которые он испытал, при первом знакомстве с Лизой остались, и даже усилились, он понимал, шансов, что Лиза обратит на него внимание, не так много, а сделать попытку самому, он не решался.

Однако шло время. Сталкиваясь постоянно по работе, они здоровались и даже обменивались шутками или дежурными фразами, но все изменил Новый год. Так получилось, что Володя пригласил его и еще несколько человек к себе домой встречать Новогодний праздник. К удивлению Павла, в числе приглашенных, оказалась и Лиза. Как потом оказалось, она училась в школе вместе с Машей, женой Соловьева, правда не вместе, а в параллельных классах. Они знали друг друга и, хотя подругами не были, имели много общих знакомых по школе. А тут оказалось, что Лиза работает вместе с её мужем, и она, конечно же, пригласила её.

Павел до сих пор вспоминает праздник, как самый счастливый в своей жизни. Еще бы, ведь именно тогда, он впервые поцеловал Лизу и понял, что она ответила ему взаимностью чувств.

Они разошлись под утро и, проводив её, он возвратился домой на крыльях любви. Даже мать, увидев сына рано утром, не стала спрашивать, в чем дело, а лишь посмотрев на него, сказала:

— Никак стрела амура поразила тебя с новогодней елки?

— Ага, — только и смог ответить Павел, и довольный и радостный, побежал умываться.

— Эй, ты смотри, не вздумай такую рань трезвонить, дай ей хоть выспаться до обеда, — крикнула ему вслед мать.

— Е-гу-гу… — ответил он, наяривая зубной щеткой.

— Чего-чего? — улыбаясь, произнесла мать, глядя на сына.

— Ей сегодня с утра на дежурство заступать.

— Так она что, тоже милиционер? — удивленно спросила мать.

— А что? — обиженно произнес Павел.

— Да нет, ничего, я так просто сказала. Моя милиция меня бережет, как говорят.

— Мам!

— Что мам?

— Ничего.

— Так и я говорю, главное, чтоб тебе нравилась. А лет-то сколько? — спросила она, стоя у двери ванной комнаты.

— Двадцать.

— Да, и уже капитан?

— Мам, вечно у тебя шуточки какие-то плоские. Ну кому в двадцать лет, присваивают капитана? Скажешь тоже.

— Я же в шутку сынок, а ты сразу взъерошился.

— Я не взъерошился, а говорю, точнее отвечаю. Она ефрейтор, это самая маленькая после рядового ступенька. Но она поступила на юрфак и у неё сейчас сессия.

— Видишь, какая молодец, учится и работает, а ты ей мозги пудришь, — мать рассмеялась, и добавила, — Все молчу, с Новым годом тебя, сынок, — и протянула ему подарок.

Павел обернулся и, поцеловав мать, произнес:

— Мам, извини, с Новым годом тебя, а батя спит, небось?

— Дрыхнет, вчера засиделся у телевизора допоздна.

Он развернул пакет, в коробке лежала кожаная барсетка, о которой он давно мечтал.

— Мам, спасибо тебе огромное, — и счастливый и довольный, словно ребенок, пошел рассматривать её изнутри, так и забыв, выключить кран в раковине.

Автобус подъехал к остановке, Павел протянул руку и помог Лизе выйти. Они пошли по аллее к её дому.

— Ты какой-то сегодня усталый, произнесла она.

— Так, немного. Весь день мотался. Капитан подкинул дело, днем разговаривал с майором. Тухлячок, а воняет так, что того и гляди, лопнет и окажется, что там можно такое увидеть, что ого-го-го.

— Убийство?

— Похоже на киндепинг, но все под большим вопросом.

Они шли, держась за руки, и молчали. Наверно в наше время, они казались совсем старомодными. Они были знакомы уже пять месяцев, но дальше поцелуев, походов в кино и вместе проведенных вечеринок, дело не сдвинулось. Они словно проверяли свои чувства на прочность. Лиза остановилась и, посмотрев на Павла, спросила:

— У меня родители, вчера уехали на два дня к родственникам на юбилей. Останешься у меня?

— Ты, правда, этого хочешь? — произнес Павел, чувствуя, как волна нежности и одновременно страсти растет в нем.

— Очень, — произнесла Лиза, и тихо добавила, — и очень давно, а ты?

— Я тоже, — так же тихо, произнес он, и, не сговариваясь, смеясь, они бросились бежать к ней домой, забыв, что оба в милицейской форме.

—----

Николай проснулся и понял, что проспал несколько часов. Хотелось есть, и от этого даже заболела голова. Прямо перед ним стояла алюминиевая кружка с водой. Он взял её и залпом выпил. Облизнул губы, хотелось еще воды, но больше не было. Поднявшись, пошел в дальний угол, где стоял унитаз. Нажав на кнопку, он вспомнил, что надо было наполнить банку для анализа.

— А черт с ними, ударят, так ударят.

— Забыл поссать? — обратился к нему Виктор, мимо которого он прошел.

— Хер с ними.

— Дурак, выбьют зубы или и впрямь сломают руку.

— Все равно подыхать.

— Может и так, только чего зря мучиться от боли, пока живой. Давай налью, я еще не ходил в сортир. Николай криво ухмыльнулся и произнес:

— Вот хохма была бы, если бы мы все поссали в ведро, а потом разлили этот компот по банкам.

— Точно, — рассмеялся Виктор, впервые за те два дня, что они были вместе, — А че, давай так и сделаем?

— Так ведра-то нет.

— Ведра нет, зато, — и он протянул ногу, на которой был надет резиновый сапог.

— Блин, точно, он же резиновый. Подожди, а в чем ты-то ходить будешь?

— Куда, до стула и обратно? Не боись, он в момент высохнет. Главное не одевать и все.

Виктор снял сапог и, подойдя к унитазу, отлил в него. Слыша их беседу, также поступил Олег и Илья. Ира попросила ребят отвернуться и, извиняясь, произнесла:

— Я того, совсем чуть-чуть, облила.

Ребята засмеялись. Трогать тезку Николая не стали, он как затравленный кролик сидел в углу, но неожиданно вскочил и с возгласом:

— Я этим гадам, сюда еще и наблюю

— Ладно, ты хотя бы отлей и то хорошо.

Виктор поставил в ряд выданные банки и осторожно разлил в них собранную в сапог мочу, после чего, осторожно перенес их поближе к двери. Остатки вылил из сапога в унитаз, несколько раз потряс его и с возгласом:

— Ну и воняет же гад, — нажал на кнопку спуска, после чего вернулся поближе к Николаю.

Спустя короткое время дверь открылась и заглянувший охранник, произнес:

— Все отлили?

— Вроде, — за всех ответил Олег.

Охранник рукой, одетой в резиновую перчатку одну за другой взял банки и, поставив их на поднос, ушел. Спустя некоторое время дверь снова открылась, и появился очкастый вместе с охранниками.

— Так, выходит, у нас тут умник объявился, шутник, так сказать. И кто же это у нас такой, а? — он согнул шею и, выставив вперед свой длинный нос, стал рассматривать поверх очков сидящих на полу подростков, — Я спрашиваю, кто это у нас тут умник такой?

Все молчали, понимая, что шутка может плохо закончится для одного из них, а возможно и для всех.

— А впрочем, — неожиданно, успокоившись, произнес он, — к чему гадать и вычислять, кто придумал сию шутку. Без разницы, кто это сделал, наказан будет один из вас, любой, на выбор, — он снова посмотрел на ребят и, ткнув пальцем в Олега, произнес, — Вася, вот этот мальчик совершил плохой поступок, накажи его, чтобы другим неповадно было впредь заниматься подобными делами.

Охранник, который видимо и был Василий, подошел к Олегу и, взяв рукой за шиворот, поволок к двери.

— Знаешь, как я наказываю? — произнес он, — Как завещал нам товарищ Сталин, молча и без крови, — и вместе с другими охранниками заржал, после чего, один из них, неожиданно подсунул под руку Олегу свою ногу, обутую в кожаный ботинок, а Василий резко ударил. Рука треснула, словно сухая ветка. Вслед за этим раздался жуткий крик. Олег прижал сломанную руку к груди и, продолжая лежать на полу, съежился, полагая, что сейчас его начнут бить.

Однако очкастый, удовлетворенный произведенным эффектом, посмотрел на продолжающего стонать от боли Олега и произнес:

— Больно, верю, но это за непослушание. Я предупреждал, а вы подумали, что я шучу. Еще раз повторите такое, все подвергнетесь подобной экзекуции. Мне костей ваших некому пересаживать. Ясно?

Они повернулись и вышли, но через несколько минут дверь снова открылась, и охранник принес чистые банки с наклеенными на них номерами.

— Урок получили? То-то же, — и удалился.