"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 4." - читать интересную книгу автора

- Мм... Значит - ошибся. У меня плохая память на лица, а человека с вашей
фамилией я знавал, вместе шли в ссылку. Какой-то этнограф.
"Брат", - хотел сказать Самгин, но воздержался и сказал: - Фамилия эта не
часто встречается.
Пытаясь закурить трубку и ломая спички одну за другой, Попов возразил:
- На Оке есть пароходство Качкова и Самгина, и был горнопромышленник
Софрон Самгин.
Лицо его скрылось в густом облаке дыма. Лицо было неприятное: широколобое,
туго обтянутое смуглой кожей и неподвижно, точно каменное. На щеках -
синие пятна сбритой бороды, плотные, черные усы коротко подстрижены,
губы-толстые, цвета сырого мяса, нос большой, измятый, брови - кустиками,
над ними густая щетка черных с проседью волос. Движения, жесты у него
тяжелые, неловкие, все вокруг него трясется, скрипит. Одет в темносинюю
куртку необычного покроя, вроде охотничьей. Неприятен и сиповатый тенорок,
в нем чувствуется сердитое напряжение, готовность закричать, сказать
что-то грубое, злое, а особенно неприятны маленькие, выпуклые - как вишни,
темные глаза.
"Нахал и, кажется, глуп", - определил Самгин и встал, желая уйти к себе,
но снова сел, сообразив, что, может быть, этот человек скажет что-нибудь
интересное о Марине.
- Замечательная бестия, Софрон этот. Встретил я его в Барнауле и предложил
ему мои геологические услуги. "Я, говорит, ученым - не доверяю, я сам их
делаю. Делом моим управляет бывший половой в трактире, в Томске. Лет
тридцать тому назад было это: сижу я в ресторане, задумался о чем-то, а
лакей, остроглазый такой, молоденький, пристает: "Что прикажете подать?" -
"Птичьего молока стакан!" - "Простите, говорит, птичье молоко всё вышло!"
Почтительно сказал, не усмехнулся. Ну, я ему и говорю: "Ты, парень,
лакействовать брось, а иди-ко служить ко мне". Через одиннадцать лет я его
управляющим сделал. Домовладелец, гласный городской думы, капиталец имеет,
тысчонок сотню, наверняка. Таких у меня еще трое есть. Верные слуги. А с
ученым дела делать - нельзя, они цены рубля не знают. Поговорить с ними -
интересно, иной раз даже и полезно".
Попов начал говорить лениво, а кончил возбужденно всхрапывая и таким
тоном, как будто он сам и есть замечательная бестия.
- О птичьем молоке - это старый анекдот, - заметил Самгин.
- Все - старо, все! - угрюмо откликнулся Попов и продолжал: - Ему,
Софрону, было семьдесят три года, а он верхом ездил по двадцать, тридцать
верст и пил водку без всякой осторожности.
Самгин слушал равнодушно, ожидая момента, когда удобно будет спросить о
Марине. О ней думалось непрерывно, все настойчивее и беспокойней. Что она
делает в Париже? Куда поехала? Кто для нее этот человек?
"Это - что же - ревность?" - спросил он себя, усмехаясь, и, не ответив,
вдруг почувствовал, что ему хотелось бы услышать о Марине что-то очень
хорошее, необыкновенное.
- В болотном нашем отечестве мы, интеллигенты, поставлены в трудную
позицию, нам приходится внушать промышленной буржуазии азбучные истины о
ценности науки, - говорил Попов, - А мы начали не с того конца. Вы - эсдек?
Самгин молча наклонил голову.
- Я тоже отдал дань времени, - продолжал Попов, выковыривая пепел из
трубки в пепельницу. - Пять месяцев тюрьмы, три года ссылки. Не жалуюсь,