"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 2." - читать интересную книгу автора

с Климом, он опускал респиратор к шее и говорил всегда что-нибудь о музыке.
- Вот - смотрите, - говорил он, подняв руки свои к лицу Самгина, показывая
ему семь пальцев: - Семь нот, ведь только семь, да? Но - что же сделали из
них Бетховен, Моцарт, Бах? И это - везде, во всем: нам дано очень мало, но
мы создали бесконечно много прекрасного.
Утверждал, что язык музыки несравнимо богаче языка слов.
- Чтоб рассказать вам содержание одного аккорда, нужны десятки слов.
А однажды вечером в саду, задыхаясь от жары, он сообщил Климу, как новость:
- Умираю. Осенью, наверное, умру.
- Полноте, что вы, - возразил Самгин, заботясь, чтоб слова его звучали не
очень равнодушно.
- Жена тоже не верит, - сказал Спивак, вычерчивая пальцем в воздухе
сложный узор. - Но я - знаю: осенью.
Вы думаете - боюсь? Нет. Но - жалею. Я люблю учить музыке.
Он посмотрел на свои костяные пальцы и вздохнул шипящим звуком.
- Жена тоже любит учить, да! Видите ли, жизнь нужно построить по типу
оркестра: пусть каждый честно играет свою партию, и все будет хорошо.
Говорил он задыхаясь, в горле его что-то шипело; вдруг схватился за
голову, чихнул и, отдышавшись, сказал:
- Пыль в этом городе пахнет птичьим калом. Самгин принимал его речи, как
полуумный лепет Диомидова, от этих речей становилось еще скучнее, и
наконец скука погнала его в редакцию.
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного переулка,
который, изгибаясь, упирался в железные ворота богадельни. Двухэтажный дом
был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два
окна, пряталась в переулок. Дом был старый, казарменного вида, без
украшений по фасаду, желтая окраска его стен пропылилась, приобрела цвет
недубленой кожи, солнце раскрасило стекла окон в фиолетовые тона, и над
полуслепыми окнами этого дома неприятно было видеть золотые слова: "Наш
край".
По чугунной лестнице, содрогавшейся от работы типографских машин в нижнем
этаже, Самгин вошел в большую комнату; среди ее, за длинным столом,
покрытым клеенкой, закапанной чернилами, сидел Иван Дронов и, посвистывая,
списывал что-то из записной книжки на узкую полосу бумаги.
Он встал навстречу Климу нерешительно и как бы не узнавая его, но, когда
Клим улыбнулся, он схватил его руку своими, потряс ее с радостью, явно
преувеличенной.
- Приехал? Давно ли?
- Как живешь? - ответил Самгин, неприятно смущенный и неумело
преувеличенной радостью и обращением на ты.
- Подкидышами живу, - очень бойко и шумно говорил Иван. - Фельетонист
острит: приносите подкидышей в натуре, контора будет штемпеля ставить на
них, а то вы одного и того же подкидыша пять раз продаете.
Он коротко остриг волосы, обнажив плоский череп, от этого лицо его стало
шире, а пуговка носа точно вспухла и расплылась. Пощипывая усики цвета
уличной пыли, он продолжал:
- У нас тут всё острят. А в проклятом городе - никаких событий! Хоть сам
грабь, поджигай, убивай - для хроники.
Говоря, он чертил вставкой для пера восьмерки по клеенке, похожей на
географическую карту, и прислушивался к шороху за дверями в кабинет