"М.Горький. Жизнь Клима Самгина (Сорок лет): Повесть. Часть первая." - читать интересную книгу автора

детей, Клим старался, после вечернего чая, возможно больше посидеть со
взрослыми у потока слов, из которого он черпал мудрость. Внимательно
слушая бесконечные споры, он хорошо научился выхватывать слова, которые
особенно царапали его слух, а потом спрашивал отца о значении этих слов.
Иван Самгин с радостью объяснял, что такое мизантроп, радикал, атеист,
культуртрегер, а объяснив и лаская сына, хвалил его:
- Ты - умник. Любопытствуй, любопытствуй, это полезно.
Отец был очень приятный, но менее интересный, чем Варавка. Трудно было
понять, что говорит отец, он говорил так много и быстро, что слова его
подавляли др\ г друга, а вся речь напоминала о том, как пузырится пена
пива или кваса, вздымаясь из горлышка бутылки. Варавка говорил немного и
словами крупными, точно на вывесках. На его красном лице весело сверкали
маленькие, зеленоватые глазки, его рыжеватая борода пышностью своей была
похожа на хвост лисы, в бороде шевелилась большая, красная улыбка;
улыбнувшись, Варавка вкусно облизывал губы свои длинным, масляно
блестевшим языком.
Несомненно, это был самый умный человек, он никогда ни с кем не соглашался
и всех учил, даже Настоящего Старика, который жил тоже несогласно со
всеми, требуя, чтоб все шли одним путем.
- У России один путь, - говорил он, пристукивая палкой.
А Варавка кричал ему:
- Европа мы или нет?
Он всегда говорил, что на мужике далеко не уедешь, что есть только одна
лошадь, способная сдвинуть воз, - интеллигенция. Клим знал, что
интеллигенция - это отец, дед, мама, все знакомые и, конечно, сам Варавка,
который может сдвинуть какой угодно тяжелый воз. Но было странно, что
доктор, тоже очень сильный человек, не соглашался с Варавкой; сердито
выкатывая черные глаза, он кричал:
- Это уж, знаете, чорт знает что! Мария Романовна, выпрямляясь, как
солдат, строго говорила:
- Стыдитесь, Варавка!
А иногда она торжественно уходила в самый горячий момент спора, но,
остановясь в дверях, красная от гнева, кричала:
- Одумайтесь, Варавка! Вы стоите на границе предательства!
Варавка, сидя на самом крепком стуле, хохотал, стул под ним скрипел.
Потирая пухлые, теплые ладони, начинал говорить отец:
- Позволь, Тимофей! С одной стороны, конечно, интеллигенты-практики,
влагая свою энергию в дело промышленности и проникая в аппарат власти... с
другой стороны, заветы недавнего прошлого...
- Со всех сторон плохо говоришь, - кричал Варавка, и Клим соглашался: да,
отец плохо говорит и всегда оправдываясь, точно нашаливший. Мать тоже
соглашалась с Варавкой.
- Тимофей Степанович - прав! - решительно заявляла она. - Жизнь оказалась
сложнее, чем думали. Многое, принятое нами на веру, необходимо
пересмотреть.
Она говорила не много, спокойно и без необыкновенных слов, и очень редко
сердилась, но всегда не "по-летнему", шумно и грозно, как мать Лидии, а
"по-зимнему". Красивое лицо ее бледнело, брови опускались; вскинув
тяжелую, пышно причесанную голову, она спокойно смотрела выше человека,
который рассердил ее, и говорила что-нибудь коротенькое, простое. Когда