"Чиж. Рожден, чтобы играть" - читать интересную книгу автора (Юдин Андрей)

1979–1982: НАЗАД В БУДУЩЕЕ

В alma mater Чижа уже ждали. Житейская слава "блудного сына" была такой громкой, что поглазеть на него сбегались все барышни первого-второго курсов.

— Кругом только и слышалось: "О, Чиж пришел! Пойдем посмотрим!" — вспоминает Ольга Чигракова. — Что за Чиж?.. А потом, когда его увидела, поняла: а-а, так его-то я как раз знаю…

Первая их встреча состоялась годом раньше, летом 1978-го, когда десятиклассница Оля Егорова (которая еще не знала, что станет Чиграковой), поступала в Дзержинское музучилище. Они с подружкой сдали сочинение и сидели в вестибюле. С улицы зашли два парня, явно с жуткого похмелья. Один, черненький и курносый, прямиком направился к ним: "Девчонки, купите ноты «Битлз»! Всего десять рублей!". Ему решительно отказали. Тогда второй выхватил из сумки боксерские перчатки: "Уговорили! Отдаю за червонец!..".

Вконец испуганная Ольга ("и этот притон — музучилище?!") выскочила на улицу. Более разбитная подружка осталась. Кажется, они даже сообразили в тот вечер на троих…

Но такие колоритные сценки остались в прошлом. Чиж был уже достаточно опытен, чтобы наступать на одни и те же грабли. Теперь он жил и учился без прежней горячки.

— Наша сокурсница, — вспоминает Ольга Чигракова, — снимала квартиру буквально через дорогу от училища. Мы часто там гужевались: прогуливали занятия, отмечали праздники, дни рождения. Но Серёжа ровно в 9 вечера уезжал. До этого он поет песни, все хором ему подпевают, усевшись на полу. Веселье в самом разгаре, и вдруг: "Так, мне пора" — "Куда? Время-то детское!". Но он уходил, сила воли у него была.

Видимо, в благодарность, что сын наконец-то взялся за ум, родители собрали денег и купили ему фортепиано «Фантазия». Другим увлечением Чижа стал «самиздат». Его привозили парни из музучилища, которые тусовались в Горьком. Самое сильное впечатление оставил "Мастер и Маргарита". Было ощущение, что от этих подслеповатых строчек исходит запах риска — за каждым ведомственным ксероксом приглядывал КГБ, а каждую пишмашинку надо было обязательно регистрировать в милиции. "Я читал Булгакова по ночам — мало ли чего", — вспоминает Чиж.

Этот период вообще оказался богат на впечатления и встречи с людьми, отношения с которыми прошли испытание временем. Первым стал первокурсник Женя Баринов. Не заметить его было трудно: сам по себе высокий, он носил длинные волосы (таких смельчаков-"волосатиков" в училище было немного) и щеголял в джинсовом костюме фирмы "Milton's".

— Семья обычная, рабочая, — рассказывает о себе Женя. — Просто есть слух — отдали в музыкальную школу. Аккордеон я сам выбрал. Почему-то понравилось. Есть такой город Павлов в Горьковской области. Там я закончил восемь классов и музыкальную школу. Потом решил пойти в музыкальное училище. Класс аккордеона был сильнее в Дзержинске. Вот, поехал туда…

Баринов запомнил точную дату и обстоятельства своего знакомства с Чижом. Это случилось 1-го октября 1979 года. Первокурсников посвящали в студенты. Был вечер-капустник, а после него — танцы. На сцену, где играл ансамбль, по очереди вылезали все, кто хотел чем-то блеснуть. Получилось что-то вроде пьяного джем-сейшена. Когда у бас-гитариста вдруг выпал шнур, бэнд прекратил играть. Эту паузу, чтобы не дать закончиться пляскам, Чиж заполнил зажигательным соло на барабанах.

— Играл он так себе, — хмыкает Баринов, — но настолько нагло, что я сразу обратил на него внимание. С перекура мы возвращались по коридору: Чиж — с одной стороны, я с другой. Встретились, посмотрели друг на друга, зашли в пустой класс. Там стояло фортепиано. Сели и давай по очереди «Битлз» играть: "Ты эту знаешь?.. А эту?..". Ну, и всё, понеслось… Играли почему-то "Rubber Soul", весь альбом. Серёга стонет: "Ох ты, нашел родню!..".

Это был тот случай, когда действительно сошлись крайности: живой, как ртуть, Чиж и флегматик Баринов, которому на редкость подходит бабелевская строка: "Он говорит мало, но смачно, и хочется, чтобы он сказал ещё". В компании Женя мог молчать часами, а потом бросить фразу и просто всех срезать. "Причем, далеко не каждый, — добавляет Чиж, — в эту фразу еще и врубится". Но, главное, их музыкальные вкусы были схожими: "старый добрый рок" во всех его проявлениях.

— Как музыкант, Жэка из тех, которые ничего не изобретают, — говорит Чиж. — Он умеет импровизировать, но делает это крайне скупо. Но если я играю и знаю, что он сзади или сбоку, я могу туда даже не смотреть. Такой человек очень нужен в каждом бэнде.

Впрочем, поиграть вместе им не удалось. В 1979 году Клемешов поступил в консерваторию, и Чиж занял его место в "Урфин Джюсе".[18] У «джюсов» был лучший в городе аппарат. Одними из первых они начали копировать Deep Purple, Grand Funk Railroad и даже замахнулись на рок-оперу "Jesus Christ Superstar". В системе координат Дзержинска эта группа считалась высшей точкой карьеры музыканта. Прыгнуть выше было некуда — только если податься в Москву.

К тому же «УД» считался в городе самым дорогим коллективом. За танцевальный вечер он запрашивал 150 рублей. Получая из общего котла свои 70 рублей в месяц, Чиж целиком тратил их на пластинки и бобины. Ради этого он был готов четыре раза в неделю, включая субботу и воскресенье, трястись на электричке до станции Сейма (репетиции проходили в Доме культуры местной птицефабрики)

— Серега очень хотел там играть, и это, уверен, сказалось самым положительным образом, — говорит Клемешов. — Закон тут простой: если ты хочешь расти как музыкант-профессионал, ты всегда должен играть с теми, кто сильнее тебя.

"Джюсы" посадили Чижа за барабаны, которые не являлись для пацанов 70-х самым выигрышным инструментом.

— Гитаристов тогда было, как собак нерезаных, — вспоминает Баринов, который сам начинал как ударник. — Все почему-то рассуждали так: "Клавиши — что за инструмент?.. Стоит стол на четырех ножках, и кто-то там чего-то нажимает. Несолидно! А барабанщика и вовсе не видать… Нет, надо, чтобы девчонки смотрели, как я на гитаре играю!".

Ударников даже подкалывали куплетом Аркадия Северного:

Но Чиж всерьез взялся за дело. Чтобы технично «стучать», он посещал занятия, которые проводил в музучилище пожилой еврей-барабанщик из Горьковской консерватории, и даже получил специальный диплом.

Именно в "Урфин Джюсе" Чиж познакомился с Димой Некрасовым. Гитарист-самоучка, он был на год младше Чижа, закончил единственную в городе школу с английским уклоном и учился в горьковском институте. Его манера игры была заметна даже в Дзержинске, и без того богатого классными инструменталистами. ("Ум-то у него крепкий, — говорит Баринов, — у него ни одного аккорда нормального нет. Все с какими-то выкрутасами").

Осенью 1980-го Некрасова — как "восходящую рок-звезду Дзержинска" — пригласили поиграть в «УД». На первой же репетиции они встали с Чижом у окна и "зацепились языками" часа на три: выяснилось, что оба до умопомрачения любят Beatles. Симпатия была мгновенной и взаимной. "Будто мы с рождения вместе, — говорит Дима. — Совсем не притирались". Вдобавок оказалось, что они живут по-соседству, буквально через дорогу.

Но главный сюрприз заключался в том, что Некрасов писал песни. Чиж был поражен не столько этим фактом, сколько самими мелодиями, в которых как будто «переночевал» Маккартни периода Wings. ("И «ранний» там тоже ночевал, — подтверждает Некрасов. — Но это было не подражание, а, скорее, влияние на уровне подсознания"). Среди советских композиторов 70-х ближе всех по стилю к нему был ленинградец Виктор Резников. Песни этого бывшего учителя физкультуры, которые исполняли молодые Михаил Боярский, Алла Пугачева и Лариса Долина, всегда отличали сложные, небанальные гармонии, неожиданные переходы в другую тональность без малейшего признака «швов», и вместе с тем — красивая, воздушная мелодия.

— Димка, конечно, самородок, — говорит Чиж. — Я-то ладно, я-то еще где-то чему-то учился, а он же вообще ничего не знал!.. Приходит: "Вот, я новую песню написал". Он поет, а я просто за голову хватаюсь — я не понимал что и откуда берется. И это притягивало к нему, конечно. Мне хотелось «ваять» также, как он…

До встречи с Некрасовым попытки Чижа сочинять носили хаотичный характер. Свою первую песню он написал в 16 лет. ("Она была про девушку. Говно редкостное. Я имею в виду песню"). Не забросить это занятие помог пример сверстников. Одним из них был Миша Клемешов. Несколько его песен Чиж исполнял в составе бэнда в ресторане «Черноречье». Еще один приятель по музучилищу, Андрей Егоров, первым в городе рискнул сочинять ритм-энд-блюзы. "Трещало в очаге полено" на стихи Роберта Бернса стало даже хитом местного значения, его часто просили сыграть на танцах. Но по-настоящему, считает Чиж, на него повлиял именно Некрасов. Это был тот случай, когда соединились два куска "обогащенного урана", и грянул мощный творческий взрыв.

— Они были просто одержимы друг другом, — вспоминает Ольга Чигракова, наблюдавшая их отношения со стороны. — Вместе что-то сочиняли, слушали музыку на непонятных магнитофонах, что-то один другому показывали. У них были бешеные, совершенно восторженные глаза. Мне кажется, им больше никто не был нужен.

— Единственное, мы разбегались днем, — говорит Чиж. — Димка уезжал в Горький, в институт, а я уходил в училище. А по вечерам мы все равно встречались.

Посиделки проходили попеременно друг у друга. Чаще у Чижа, у которого было пианино. У себя в квартире Дима подключал электрогитару «Musima» в радиолу «Беларусь», а Чиж подыгрывал ему на простой гитарке. Для настроения выключали свет, оставляя гореть ночник. Но гораздо больше, чем этот интим, совместному творчеству помогала атмосфера взаимного уважения. "Мы друг друга щадили, — говорит Некрасов, — и никогда не критиковали".

Первой песней, сочиненной совместно, стали "Рыбки в аквариуме". "Однажды Серёга пришел ко мне, — рассказывает Некрасов, — и мы за полчаса написали этих «Рыбок». И сразу пошли гулять в лес. Потом это стало у нас традицией".

(К счастью, тогда не была модной «голубая» тема, и соавторов не извели злыми насмешками. Тем не менее, характеризуя свое отношение к Некрасову, Чиж специально уточняет: "Я не пидор, но Димку люблю").

Вопреки «поэтической» фамилии, Некрасову больше нравилось быть композитором, "творцом мелодий" — тексты он считал всего-навсего "записью настроения".

Чиж в своих попытках стихосложения подражал, как многие наши рокеры, Владимиру Маяковскому.[19]

— Меня цеплял его железный ритм. Он припанкованный такой человек. Его очень интересно читать вслух чисто ритмически. Он вроде идет-идет, а потом как взломает всё это!.. Он не дает застояться. Этот прием в музыке называется полиритмией. Нечто подобное у Корней Иваныча Чуковского прослеживается — тоже человек, сдвинутый по ритму абсолютно…

Свои поэтические опыты Чиж до сих пор не решается назвать стихами:

— Какие там стихи — тексты! Я врубаюсь, что не настолько это крутизна, чтобы печатать отдельную книгу. Хотя иногда что-то удавалось. Странно, на мой взгляд, это вроде бы не удалось, а потом — бац! — все радуются: "Ой, какая песня!". И как-то так у меня все время происходит…

Сочинительство в две головы шло легко. "Было ощущение, — вспоминал Некрасов, — что песня написана и вдвоем, и каждым по отдельности сразу. Я где-то читал, что Леннон не мог вспомнить, где в битловских песнях его строчка или музыкальная фраза, а где — Маккартни. Я раньше этому не верил, а сейчас понимаю — полная правда".

— Однажды Димка притащил куски текстов, все на разных листочках, — рассказывает Чиж. — Совместный архив хранился у меня, поскольку мой соавтор вечно все терял. Я слил эти наброски в одну тему. Третий кусок, совершенно не в тему, стал припевом. Потом я дописал еще один куплет: "Смолкли шаги под окном, можно свечу гасить", уже под Димку подделываясь, и положил все это на музыку. Димка послушал: "Классно получилось! А что за песня?". Я говорю: "Дима, это же твой текст!" — "Не гони!" — "Твоя рука? Ты писал?.. Вот, получи песню".

— Мы ощущали себя внутри свободными, — говорит Некрасов. — И когда мы сочиняли песни, это в душе передавалось. Было легко и свободно. Никакие запреты нас не угнетали. Не довлело, что это никогда не выйдет на пластинках, нигде не зазвучит. Ведь в те годы эти песни практически негде было играть. Разве что иногда на танцах…

Правом на монопольную поставку музпродукции обладали только песенники-"плесенники"[20] из Союза композиторов. С дипломами консерватории, громкими званиями и титулами. За каждое публичное исполнение песни — на концерте, по радио, телевидению и даже в кабаке — они получали через систему ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам) определенные отчисления. Эти копеечные ручейки сливались в бурные потоки. Например, Давиду Тухманову только "День Победы" приносил в иные месяцы до 10 тыс. рублей — стоимость новенькой «волги». Неслучайно ведущие эстрадные композиторы имели самые высокие легальные доходы в СССР.

Земляк Эдуард Лимонов (его детство прошло в Дзержинске, в семье офицера внутренних войск) был не понаслышке знаком — как непризнанный поэт — с нравами "творческих союзов". Он честно предупреждал новичков: "Мафиози никогда не подпустят к кормушке. Потому что речь идет о хлебе, мясе и п**е". Неслучайно в 1983 году эта "могучая кучка" пролоббировала постановление, согласно которому репертуар советских ВИА должен был на 80 % состоять из произведений членов Союза композиторов.

Представить себе напечатанную типографским способом строчку "Музыка и слова Д.Некрасова и С.Чигракова" — на конверте грампластинки либо в нотном сборнике — было также нереально, как увидеть в сельском продмаге конца 70-х пачку «Marlboro» с надпечаткой "сделано в России".

По крайней мере, в ближайшие двести лет.