"Овидий Горчаков. Пепел Красницы" - читать интересную книгу автора От жары лопались стекла окон. Огненный смерч скручивал, уродовал тела
заживо сожженных. Тяжелый смрад плыл по деревне. Словно черный снег, летела хлопьями гарь, и солнце светило, как во время затмения. Эсэсовцы смотрели на белорусов как на "нелюдей", на "ненемцев", как на завоеванных рабов. А кто осудит хозяина, убившего взбунтовавшегося раба?! Озверев, они хотели видеть зверей и в своих жертвах. Все они отлично понимали, что самолет над Красницей сбили не эти женщины, старики и дети. Но что из того! ...Взяв раненую девушку за руки и ноги, они раскачали ее и бросили в огонь. Во славу фюрера! Огнем и мечом уничтожать врага! Железом и кровью! Кто узнает, что они совершили в этой дыре! СС выше религии. Не для "черного корпуса" священные заповеди вроде "не убий"... "Фюрербефель" - приказ фюрера, известно, превыше всего. "Моя честь - моя верность". Был такой гитлеровский приказ: "Необходимая твердость не всегда применяется. Вероломных и жестоких партизан и дегенеративных женщин все еще продолжают брать в плен... Всякая снисходительность и мягкость есть проявление слабости и чревата опасностью..." И вот - Красница капут! Аллее капут! Все будут забыты. Все будет забыто. Во имя высших идеалов германского духа надо преодолеть душевную дрожь, нервную слабость, надо найти в себе силы и мужество, чтобы справиться с нелегким, но нужным для рейха делом "умиротворения". В приказе стояло именно это слово: "умиротворение". Чтобы было тихо и И все-таки, наверное, немало было таких, что в этом крещении кровью по-эсэсовски выдавали глухой страх тем, что тратили больше патронов, чем требовалось, чем необходимо было для убийства. Такие явления иногда отмечались и порицались в приказах командования. Они стреляли не только в свои жертвы, в лицо старика и ребенка, в живот беременной женщине, но и в свою искалеченную совесть, в исковерканную душу, в боязнь расплаты, чтобы заглушить в себе все человеческое грохотом стрельбы, чтобы утопить ужас перед возмездием в реках крови. И ничего не оставалось человеческого в их ретивых помощниках - местных полицаях, предателях и палачах своей Родины, своего собственного народа, презрительно прозванных народом "бобиками". Эти тоже убивали, тоже грабили. Норовили подчистить все до последнего гуся, до последней курицы. И если немцев-эсэсовцев нельзя было оправдать, но можно было попытаться понять, что сделало из них зверей, то полицаев, этих иуд, и понять было невозможно. И не было и не могло быть ни тем, ни другим никакого прощения. Во веки веков... Когда мы приехали в Краспицу, пепелище еще дымилось. Я подошел к знакомой калитке. Калитка была сорвана, а за калиткой - ничего. Одна печка торчит с черным дымоходом да груда обугленных балок дымится. И почерневшие кусты и деревья в палисаднике со съежившейся листвой. Я огляделся. Все исчезло! Приветливые жители Красницы, ставшие знакомыми, родными. Поседевшие, замшелые дедовские хаты, с окнами, встречавшими столько погожих и ненастных рассветов. С запечными сверчками и ласточкиными гнездами. С вечерними спевками девушек. Осиротевшие стежки, по |
|
|