"Овидий Горчаков. Пепел Красницы" - читать интересную книгу автора

из них не знал, что для родной Красницы настал судный день.
С какими мыслями и чувствами встретили краснинцы карателей? Грозовой
тучей повис над селом страх. Все знали про сбитый самолет, про партизан,
ежедневно заходивших в хаты, проходивших и проезжавших мимо на подводах с
начала лета. И все-таки, наверное, мало кто ждал смерти. До этого в округе
убивали евреев. Под Быховом их расстреляли и закопали в противотанковом рву,
и земля в том рву долго шевелилась. Вешали и расстреливали в могилевском
лагере военнопленных, да и в самом Могилеве свирепствовало гестапо.
Люди в Краснице, как и всюду, жили разные. Одни тесно связали свои
судьбы с партизанами, отправили в отряд сыновей, выпекали для отряда хлеб,
помогали продуктами. Другие - таких, верно, было меньшинство - желали лишь
уцелеть на войне да сберечь свое имущество. Была горстка подкулачников,
видевших в немцах освободителей, державших тайную связь с полицаями и
гестапо.
Глухо волновалась толпа на шляхе. Всех не арестуют. Наша хата с краю.
Мы ни при чем. Мы ихние законы не нарушали. Гады! Наверно, будут брать
заложников. На машинах приехали - могут увезти в лагерь, а то и в неметчину
угонят. Нет, машины у них битком набиты, в машинах они сами уедут. Может,
народ за машинами погонят? Не робей, бог не выдаст, свинья не съест...
Гадали, судили, рядили. Одно не приходило в голову в это погожее летнее
утро, что для всего села оно - последнее.
Многие свято верили в доброту, в извечную победу добра над злом. Ту
доброту, что жила в их сердцах, они бессознательно переносили на всех людей.
Живя в захолустье, многие краснинцы не верили слухам о зверствах
немецких фашистов. Нормальному человеку трудно поверить в зверство себе
подобных.
В расширенных зрачках голубых белорусских глаз отражались приплюснутые
каски с руническими знаками эсэсовских молний, серо-зеленая полевая форма
"Ваффен СС". На офицерских фуражках с серебряным шнуром под имперским орлом,
зажавшим в когтях свастику, скалил зубы череп на скрещенных костях. У
эсэсовцев - закатанные по локоть рукава, в черных петлицах - серебряные руны
СС и знаки различия. Железные кресты, черные, поблескивающие серебряными
обводами. У каждого на черном поясном ремне - кинжал с надписью на рукояти
"Кровь и честь", впервые надетый перед выпускным парадом в тренировочном
лагере СС. На пряжке ремня, отлитой из оружейного металла, вокруг свастики
отштампованы слова: "Моя честь - моя верность". В руках - стальные автоматы.
За поясом - гранаты с длинными ручками. И в голенище коротких сапог -
гранаты с деревянными ручками, автоматные кассеты, заряженные зажигательными
и разрывными пулями. Мертвая голова - символ загробного мира и тевтонской
верности по гроб, заимствованный из древнегерманской мифологии. Верности
фюреру, своим командирам и друг другу и по ту сторону могилы - в Валгалле.
Словно завороженные, потемневшими от страха глазами смотрели босые
нестриженые мальчишки и девчонки в холщовых рубашках на этих чужеземных
солдат. Ребячьи головы в толпе были похожи на подсолнухи. Страх боролся с
тревожным любопытством.
Молодые думали, что они слишком молоды, чтобы умереть, старые думали,
что они слишком стары, чтобы умереть насильственной смертью. Никто не
собирался покончить счеты с жизнью.
- Шнелль! Раус! Шнеллер!..
Эсэсовцы выкрикивали какие-то команды, зачем-то перестраивались,