"Овидий Горчаков. Пепел Красницы" - читать интересную книгу авторакоторым еще вчера топали розовые пятки чумазых малышей... Теперь обрываются
эти стежки на краю черного пожарища. Сотни человеческих сердец, вдруг переставших биться. Человеческие кости в еще горячей золе... Все, что я видел вокруг, острой болью отдавалось в сердце, ранило мозг. В огне и дыму исчезло все, что веками накапливалось, годами наживалось. Кровью и потом все это доставалось, а крови и поту цены нет... Скрученная адским жаром железная кровать, черепки от горшков и крынок. Густой запах гари. Седой пепел, разносимый дыханием смерти по пашням и жнивьям. Пусто. Только мелькнет на грядках бездомная собака с поджатым хвостом, вылетит из обуглившихся цветов беспризорная пчела. Дома всюду сгорели дотла, шлях перестал быть улицей и потому словно вспух, стал похожим на насыпь... Безмолвными памятниками стоят вдоль шляха черные остовы печей, стоят неровным строем посреди пустынного, безлюдного поля, где вчера еще жила Красница. Кругом - звенящая, онемелая тишина, как после внезапно оборвавшегося, кровь леденящего крика. В немом вопле высоко воздеты к небесам руки колодезных журавлей. Словно взывают они о мщении... Давно ли оглядывались мы с Щелкуновым на Краспицу и видели, как золотила утренняя заря соломенные шапки ее хат, как курчавился дымок над ее трубами!.. Тенями бродят по огромному кострищу сыны Краспицы, ее сироты - партизаны нашего отряда. Тяжело нам. А каково им! Все разом сгорело - дом, семья, родня, друзья детства. Из родины выжжена сердцевина... По улице наш отрядный врач Юрий Никитич Мурашев и его жена медсестра Люда ведут под руки седую женщину с перевязанной парашютным перкалем головой. И руки у нее все в бинтах. Страшным голосом исступленно кричит она: прокляты!.. - Одна из семьи осталась, - шепчет мне врач, стирая рукой пот, покрывший все его распаренное лицо. - Звери! Звери! Сто девяносто восемь дворов - дотла. Почти двести человек! Чудом спаслись Шадьков Семен, Зелепужин Евтихий, Бекаревич Анна, Перепечина вот Лукерья... Губы у врача трясутся, взгляд почти такой же безумный, как у Лукерьи... Почти двести человек!.. Мог ли тогда знать Юрий Никитич, что такая же судьба была уготована карателями и его поселку Ветринке, из которого он ушел к нам в отряд, рабочим стеклозавода "Ильич", которых он лечил до весны сорок второго! "Белорутены! - вдруг вспыхивает в памяти черный плакатный шрифт фашистского оккупационного лозунга. - Фюрер вас любит!" Слов нет, горяча любовь "фюрера-освободителя" к "освобожденным" белорутенам!.. Рыдая, наша партизанка-разведчица Вера Бекаревич целует обожженные руки старухи матери, обнимает плачущих племянников - Владика и Леню. Они в шоке, оцепенели, смотрят дико - бабушка их из огня вытащила.. На дороге, в пыли, валяются рамки с остатками меда. Это поджигатели, факельщики обжирались медом деда Минодоры. Обжирались и сплевывали воск. Не вкус меда, а вкус пепла чувствовал я во рту. Из колодца воды не выпьешь - забита чистая криница черной золой. За обгорелой яблоней показались двое. Впереди с почерневшим лицом идет Володя Щелкунов. За ним... да это Лявон Силивоныч! Они несут, как носилки, сорванную с петель калитку, а на ней что-то черное, обугленное, скрюченное. Нет, я не могу, у меня не хватит сил на это смотреть!.. |
|
|