"Владимир Горбачев. Темные пространства " - читать интересную книгу автора

- О, это был совсем другой человек! - продолжал Сандерс. Видно было,
что о Путинцеве ему рассказывать гораздо приятнее, чем о Крафте. - Странно,
что вы их ставите вместе и даже предполагаете, что... Это были антагонисты!
Если Крафт был человек, совершенно чуждый идее нашей Обители, то в случае с
Путинцевым она идеально выполнила свое назначение, просто идеально! Это
место было именно тем, что ему требовалось. Это был большой и сильный и
вместе с тем какой-то очень тихий человек; человек, до краев наполненный
новым знанием. Ему нужны были несколько лет покоя, чтобы глубина этого
знания прояснилась. Он поселился в самой труднодоступной пещере, и первые
полгода я его вообще не видел. Потом он пришел сюда и спросил, не может ли
он чем-то помочь Обители, ее постояльцам. Я объяснил ему нашу систему
доставки продуктов, и с тех пор он каждое утро спускался к площадке и,
нагрузившись мешками, поднимался обратно.
Как-то он случайно стал свидетелем моей беседы с одним из постояльцев -
тому требовались утешение и поддержка. Максим осторожно дал понять, что он,
пожалуй, мог бы тоже помочь в таких случаях. Я ничего не сказал на это.
Однако спустя какое-то время к нам прибыл один человек, находившийся в
глубокой депрессии. Вообще-то я не должен был допускать его в Обитель, у нее
иные задачи, но у меня не хватило духу отказать. Я пригласил Путинцева. С
каким тактом, с какой силой убеждения провел он первую беседу с этим
постояльцем! А спустя некоторое время я заметил, что к нему за советом и
утешением стали обращаться и другие - постояльцы, рабочие, обслуживающие
Обитель, стали приходить люди из таежных поселков... Поначалу я радовался за
него и за Обитель, но как-то, проходя по роще свиданий, увидел целую толпу,
человек, наверное, двадцать, которые сидели в ожидании Путинцева. Я понял,
что срок его пребывания в Обители подошел к концу, о чем и сказал ему.
Подумав, он согласился со мной, попросил прощения за невольный выход за
рамки нашего Устава и незаметно удалился. А вскоре я узнал о создании "Дома
Гармонии" и строительстве Нового Китежа. Я искренне порадовался за него. Он
точно нашел свое место; это жизнерадостное учение, которое он создал, было
так на него похоже! Так вы говорите, он погиб, и этот Крафт...
- Может быть, - сказал я, - хотя я не уверен, что это тот же человек.
Так это точно, что они не встречались здесь?
- Говорю вам, Путинцев прибыл год спустя.
- А он никогда в разговорах не упоминал Крафта или похожего на него
человека?
- Он вообще никогда не говорил о своем прошлом.
- А вы не рассказывали о том, что здесь случилось до него?
- Нет.
Спрашивать было больше не о чем. Я поднялся, но не уходил. Опять, как и
с отцом Афанасием, в рассказе Сандерса было какое-то противоречие, которое я
чувствовал, но не мог сформулировать. Я уже взялся за ручку двери, но
обернулся.
- Путинцев прибыл к вам из Тибета, из буддийского монастыря. Это как-то
сказалось на нем?
- Тибет? - удивился Сандерс. - Никогда бы не подумал. Никакого
стремления к нирване в нем не было. Он все время говорил о творчестве,
созидании, был убежден, что человек обречен на творение и себя, и мира, что
он может все изменить. Это был какой-то титанизм, но, знаете, такой светлый,
без желания сокрушать богов и вообще кого-то. Надеюсь, я вам помог?