"Борис Леонтьевич Горбатов. Дорога на Берлин " - читать интересную книгу автораприслонившись к косяку двери, - офицер в запыленной гимнастерке и
буро-желтых от глины сапогах. Наконец отрывается он от косяка и медленно идет по пустому дому. Сзади чуть слышно, как тень, идет Автономов... Дорошенко входит в спальню. Знакомое старенькое платье жены валяется на полу. Дорошенко поднимает его... роняет... Над туалетом, на одной кнопке, болтается фотография Гали, дочки... В открытом ящике - маленькая стопочка писем. Дорошенко берет их. Читает. "Мамочка, родненькая! Я пишу тебе из немецкого города Ландсберга, куда нас пригнали неделю назад. С Юриком нас разлучили еще в Польше, и где он - не знаю. Ах, мамочка! Если б я могла написать все, что переживаю и чувствую, - но все писать нельзя, и слезы душат меня. Где мое детство? Где моя мамочка дорогая, где мой папа, где родина, где Юрик, где подруги?" Зажав письмо в руке, идет Дорошенко. Его лицо черно. В мрачных глазах застыла невыкатившаяся слеза. Он входит в кабинет. Здесь, видно, жил немец. Здесь еще пахнет жильем. Чужой запах. Чужие вещи. На спинке кресла болтается немецкий мундир. На столе - рюмки, огрызки еды. Немцы бежали в панике. На столе большой портрет немца-офицера. Он улыбается гордо и самодовольно. Дорошенко опускается в кресло у стола. Молча сидит он, словно окаменев. А в раскрытое окно лезет, лезет ветка акации и - как три года назад - сыплет лепестки на подоконник. Кашлянул... Не обернулся Дорошенко. Сидит молча. Машинально трогает вещи на столе: свои вызывают воспоминания, чужие напоминают о том, что случилось. Чужая трубка на столе. Чужой кисет. Своя пепельница. Свой письменный прибор. Неотправленное письмо попадается Дорошенко на глаза. На конверте немецкий адрес. Механически берет Дорошенко письмо. Из конверта сыплются на стол фотографии. Это все портреты того же немца-офицера... Вот он на улице... Вот он с товарищами... Вот опять он... И вдруг, как зверь, закричал Дорошенко. Так страшно крикнул он, что задрожал Автономов у двери. Мы видим фотографию, которую держит в руке Дорошенко. Вот она крупно, на весь экран: У виселицы - жена Дорошенко. На ее груди вывеска: "Жена бандита Дорошенко". И рядом - веселый, щеголеватый немец-офицер, тот, чей портрет на столе. Заплакал Дорошенко. Упал головой на стол, рыдает... Тихо подходит Автономов. Сочувственно наклоняется к другу. Трогает за плечо. Подымает голову Дорошенко. Смотрит на журналиста. Не узнает, и не удивляется, и не говорит ничего. |
|
|