"Гор Геннадий Самойлович. Деревянная квитанция" - читать интересную книгу автора

картотеку.
Мне бы хотелось стать секретарем у всех этих рек, лесов и гор и писать
протоколы их заседаний, речей, постановлений, а затем сшить эти протоколы и
увезти с собой.
У каждой горы и у каждого дерева свои заботы. Они, как сторожа в
Эрмитаже, следили, чтобы кто-нибудь не унес эту красоту.


Мысль уносит меня отсюда на Васильевский остров. Там, на Седьмой линии,
стоит дом, возле которого нужно остановиться.
В этом доме жил когда-то один из самых удивительных людей XX века. Он
пытался взвесить все живое: леса, парки, луга, беличьи стаи, большие тела
китов и невидимый простым глазом планктон, бабочек и носорогов, глухарей на
ветвях и косяки сельдей в океане. Уж не изобрел ли он волшебные весы, когда
писал библию нашей эпохи, книгу, которая указала человеку его место в
природе и была названа "Биосферой".
Теперь все знают имя этого ученого. Я вспоминаю Вернадского, когда
смотрю на эту часть земной биосферы, вдруг превратившуюся в долину, в сон, в
бегущее по камням прозрачное слово эпоса.
Взвешивая леса и рощи на своих химико-математических весах, Вернадский
не забывал, что все живое мелодично, как речка, и не переставал удивляться
чуду, которое можно объять формулой и все равно оно останется чудом.
Вернадский предполагал, что жизнь была всегда. Для него совсем иначе
звучали такие привычные слова, как "раньше" и "позже", "теперь" и "потом".
К нему приходила советоваться сама природа, желавшая узнать, что ее
ждет.
Предполагают, что мысль появилась вместе со словом и сразу превратилась
в зеркало, куда стала заглядывать кокетливая, не желавшая стареть Земля.
Физик Шредингер был одним из первых, кто задумался, какие нужны
физические условия, чтобы мысль могла возникнуть.
"Явление, которое мы называем мыслью, само по себе есть нечто
упорядоченное... События, происходящие в мозгу, должны подчиняться строгим
физическим законам".
Смотрю на ручные часы, словно часы, точно показывающие мне минуты и
секунды в Ленинграде, смогут уловить время, шумящее вместе с водой Катуни.
Здесь другое время и другое пространство. Американский
писатель-романтик Торо проделал эксперимент. Он поселился в лесу у озера и
прожил, как добровольный Робинзон, в одиночестве много дней и недель. И ему
казалось иногда, что он овладел тайной времени, присутствовал на встрече
двух вечностей - прошедшего и настоящего, коснулся их разделяющей черты,
ступил на нее.
Мне тоже кажется, что я ступил на черту, где встретились две вечности,
как только попал на эту дорогу и увидел Катунь.
Сознание городского человека невольно создает раму, чтобы посадить туда
это синее речное небо, эту быстро и шумно несущуюся воду и эту гору с
карабкающимися на нее березами.
А теперь надо подумать, как доставить картину в Ленинград, не
расплескав реку, не повредив ни одной ветки на березах, не запылив и не
запачкав алтайское небо с похожими на березу облаками.
Тут может помочь только Вернадский. Ведь ему проговорилась природа и