"Владимир Гоник. Сезонная любовь." - читать интересную книгу автора

- Не разит, а пахнет чуток. И то вряд ли. Пива выпил...
Она глянула искоса, потом внятно, с нажимом, точно втолковывала
непонятливому, сказала:
- Кобель худосочный!
- Прошу без оскорблений, - Пряхин ладонью отстранился от ее слов.
Зина подскочила, схватила его за плечи и, не давая подняться, стала
бешено трясти.
- Душу вытрясу! - рычала она сквозь зубы.
Сил у нее вполне могло хватить; его легкое костлявое тело билось у
нее в руках, как отбойный молоток, голова моталась из стороны в сторону.
Пряхин хотел что-то сказать, но слова рассыпались в тряске, и только
дрожащий, прерывистый, похожий на блеяние звук вырвался из горла.
Она вдруг швырнула его и отошла. Пряхин умолк, будто оборвал песню.
Он подумал, что теперь она оставит его в покое, но не тут-то было,
оказалось, он еще не получил сполна.
- Пустобрех! - с прежней медью в голосе объявила Зина. - Ты не муж,
ты квартирант! Тебя, как собаку бездомную, любой увести может! За всяким
по первому слову бежишь! Брехун пустопорожний! Язык что помело: брешет,
брешет - я, я!.. А что ты?! Кто ты есть?! Мужик называется... Одна
видимость.
Он и на самом деле был мелок телом, кожа да кости, только руки
выглядели непомерно большими, разношенные плотницким топорищем, а щербатый
рот старил его против истинных лет. Но причиной были и плохая еда,
бестолковая жизнь, нелепица, вечная маета...
Зина неожиданно заметалась по комнате - помещение было слишком мало
для нее, она выдергивала из разных мест его вещи, рубахи, кальсоны и,
комкая, с силой швыряла в него, он лишь растерянно прикрывался руками; на
ходу она сбивчиво кляла его, но слов было не разобрать, одно лишь злобное
урчание, которое вместе с ней носилось по комнате.
- Чтобы ноги твоей здесь не было! - успел понять Пряхин, как вдруг
Зина замерла на мгновение, обессиленно рухнула на стул и завыла,
заголосила, обливаясь слезами.
Пряхин не упирался и не спорил. Отныне он не противился, когда
женщина его прогоняла, не просился назад, уходил легко, без сожалений:
брал чемодан и был таков - привык.
И не терзался, не переживал: белый свет велик, найдется где голову
приклонить.
Белый свет и впрямь был велик, повсюду имелась нужда в плотниках и в
мужчинах - в Чухломе, в Кимрах, в Спас-Клепиках, в Кинешме; постепенно он
добрался до больших городов, и здесь тоже был недостаток в плотниках и в
мужчинах, даже в таких завалящих, как он, - где ни возьми, хоть в Рязани,
хоть в Костроме, уж на что города хоть куда и людей в них пропасть.
Со временем он усвоил закон: не прикипай никогда душой - к месту ли,
к человеку, себе больнее, после отдирать с кровью. И уже сам уходил, своей
волей, прежде чем его гнали, чуть что - привет, пишите письма!
Он даже сам удивлялся, как это раньше он тянул до последнего, не мог
оборвать, а оказывается, проще простого - шагнул за порог и пошел, дорогой
все образуется.
Однако это он позже усвоил - ума набрался, а пока он неохотно
подбирал раскиданное по комнате имущество и горестно думал, куда идти на