"Владимир Гоник. Я не свидетель" - читать интересную книгу автора

- А дед? В Поволжьи?
- Да. В Саратовской губернии... Городок этот теперь Маркс называется.
- Слышал. И видел.
- Видел? - удивился Тюнен.
- Да... Вот что, отец. - Александр шумно придвинул стул, уперся
локтями в столешницу. - В Москве я был у германского посольства. Народу -
тьма! Обижены люди, едут! Наслушался там такого! Я ведь и не знал, что в
этой республике, в Поволжье, было до войны пять немецких театров, почти
три десятка газет, школы, за три года, с тридцать третьего по тридцать
пятый немецких книг вышло около трех миллионов штук. А нынче, люди
говорят: школ нет, языка дети не знают, исчезает народ, два миллиона!
Пробыл я там сутки, в этом Марксе. Наслушался! Немецким детям в
школах устраивают бойкот. Старикам помолиться негде: лютеранская церковь,
что на площади, полуразвалена, в ней клуб какого-то завода и кинотеатр...
Хотел я пойти в исполком, а мне говорят: "Не ходи, без толку, исполком сам
антинемецкие плакаты сочиняет для митингов. Надо нам или уезжать, или
оставаться здесь и терпеть, пока не исчезнем, как нация..." Так вот, отец,
я не хочу исчезать... Что скажешь?
Тюнен чувствовал, как задеревенели губы, дрожащими сухими пальцами он
переложил с места на место вилки и нож. Случилось то, чего он и в дурном
сне не увидел бы. Его прадед, дед и отец считали себя немцами, отец только
в девятисотом году переехал с Поволжья на Украину - в Старорецк. Он же,
Георг Тюнен, считал себя и немцем и русским, а уже сын и невестка, полагал
он, и вовсе обрусели. И слава Богу! Так безопасней, спокойней, потому что
время, в котором протекала его жизнь, не давало права не только говорить
об этом, но и думать было рискованно; в Георге жил инстинкт
самосохранения, раз и навсегда внушивший, что и мысли могут быть услышаны.
Это вселилось в него в ту августовскую ночь сорок первого года, когда в
двадцать четыре часа всех их из города вывезли одним эшелоном в
Казахстан... Что же такое произошло теперь, что люди сдвинулись с мест,
что проснулось в молодом поколении?
- А что Марта? - спросил он.
- А что Марта? Приеду - поговорю.
- Страшно, Саша. Кто тебя ждет в Германии? Что ждет? Все заново
начинать?
- Почему, ты говоришь "тебя"? А ты, если мы поедем?
- Мне уж куда поближе, за околицу, где мама твоя лежит.
- Как по-немецки "не говори глупости"?.. То-то... Ладно, мы еще к
этому разговору вернемся.
- Только подумай хорошенько, не торопись...
Через сутки сын улетел. В долгом неизбежном одиночестве Тюнена
поселилась нежданная жилица - тревога. В бессонные ночи он затевал
беззвучные мысленные диалоги с сыном, с невесткой Мартой, с самим собой.
И сейчас, получив письмо из Мюнхена, твердо решил: сыну о нем - ни
слова, понимал, в какую сторону оно может повернуть решение Александра. В
душе надеялся, что вернувшись к себе в Дудинку, сын в работе, в заботах,
среди знакомых людей поостынет, задвинутся за шторочку будней и виденное у
германского посольства и услышанное в Поволжье, в Марксе. Да и Марта может
не согласится... И дай Бог...
Теперь фотография, которую прислал этот Анерт из Мюнхена. Интересно