"Юрий Гончаров. У черты" - читать интересную книгу автора

Схваченных для допроса мальчишек Антон не бил, в сарай под замок или в
подвал для "развязывания языка" не затаскивал, а когда Генка стал посылать
разведчиков шпионить за дворовыми бабками, за подравшимися соседями, за
Гришей Толстых - не продает ли он "налево" казенные телефонные шнуры,
розетки, а то и целые телефонные аппараты, ведь все это острый дефицит, на
нем можно огребать большущие деньги, - Антону стало совсем не по себе и не
захотелось пребывать в разведчиках дальше. Что-то в нем повернулось - и он
уже не мог слепо, бездумно, покорно подчиняться Генке, быть чисто
механическим инструментом в его руках: куда Генка направил - туда и иди, что
приказал - то и делай. И не рассуждай при этом, не лезь со своими мнениями,
которых у тебя не спрашивают... Четких слов - что именно его отвращает - у
него не было, он не смог бы объяснить даже себе, словесно все это в нем еще
не оформилось, но внутренние чувства были явственными и сильными.
Непреодолимыми. Больше не хочу! Не могу. Все, точка! Противно!
- Ты чего это отделяешься? - недовольно спросил Антона Генка, заметив,
что Антон потерял прежний пыл, вяло встречает его распоряжения и не спешит
их исполнять.
Антон, сбиваясь, бледнея от охватившей его решимости, кое-как
выговорил, что пора всю эту ерунду кончать, творят они гадости: насильно
заставляют сказать то, что человек говорить не хочет, и никто не должен, не
имеет права его об этом спрашивать: кто из девочек или мальчиков ему
нравится. А уж бить, чтобы выдали тайны друзей, - это совсем подло. Против
всех честных правил. Предательство - самое скверное, что только есть на
свете. А мы к нему принуждаем. Так что пора такую игру бросать, а то она
заведет в совсем грязные дела. Во всяком случае, он, Антон, в ней больше не
участник!
Осуждение аморальности, насаждаемой Генкой в руководимой им игре, Генка
в Антоновых словах не уловил, это осуждение скользнуло мимо его сознания и
слуха, зато он крепко уловил, что Антон не желает ему подчиняться - и весь
сосредоточился на этом. По своей собственной воле выходит из-под его власти!
А этого допускать нельзя. Это опасный пример для других. Потом взбунтуется,
проявит непокорство, полезет со своей критикой кто-нибудь еще. И еще... И
власть его рухнет, рассыплется. И кто же он, Геннадий Сучков, тогда? Просто
один из дворовых мальчишек, с которым любой может уже не считаться, спорить,
опровергать его мнения, держаться на равных. Нет, с такой перспективой, на
такую роль и судьбу согласиться Генка не мог.
В Генке закипела злоба. Лютая злоба. Но изливается такая злоба не
сразу. Она сначала растет, копится, доходит до предела - и только тогда
прорывается наружу. Как взрыв парового котла. Или, в теперешних
представлениях, атомного заряда, достигшего критической массы.
Драка произошла спустя несколько дней, когда уже все - и дети, и
взрослые - убрались со двора по своим квартирам; двор, окружающие его сараи,
цветочные клумбы, молоденькие тополя с лаковой листвою, высаженные весной,
тонули во мраке. На высоком столбе посреди дворовой площадки горела неяркая
электрическая лампочка под жестяным абажуром. Антон и Генка тоже, вслед за
другими, направлялись к себе домой, но задержались и, стоя в желтом кругу
лежавшего на земле возле столба света, вели разговор. Он совсем не касался
состоявшейся у них стычки, не было никакого повода для нового накала чувств,
новой остроты в их отношениях, но Генка искал, к чему придраться, и все же
нашел.