"Анатолий Гончаров. Император умрет завтра [И]" - читать интересную книгу автора

дверях". Блестящая победа под Риволи, взятие Милана, Мантуи, завоевание
папских владений и прочее - вынудили Австрию срочно просить Бонапарта о
мире. Не Директорию, что было бы уместно, а ее генерала, коему поручен всего
лишь отвлекающий поход с толпой оборванцев. И загнанный и угол папа римский
о том же просил в своем письме, которое передал "антихристу" племянник его
святейшества кардинал Маттеи.
Паническое, слезное письмо папы Бонапарт прочитал довольно равнодушно.
Знал он цену и витиеватой лести святых отцов, и их упованиям на
справедливость, которая проистечет с небес. Ничего оттуда не проистечет,
кроме осенних дождей. Возможно, внутри у него и бродили некоторые сомнения:
а не пойти ли на Рим, не выпустить ли дух из его всесвятейшества прямо в
ватиканском борделе?.. Возможно, таких сомнений не было, потому что до них
еще не созрело ханжеское благочестие Европы.Во всяком случае по лицу
генерала понять это было невозможно.А ответ победителя был вполне понятен
кардиналу Маттеи.
- Тридцать миллионов золотых франков контрибуции плюс лучшие картины и
скульптуры из музеев Рима, плюс оговоренная часть папских владений... Ну и,
разумеется, публичное признание полной и безоговорочной капитуляции.
Кардинал Маттеи был потрясен. Предъявить ультиматум наместнику Бога на
земле!.. Так оскорбить и унизить святую Церковь?! Он мужественно отринул все
колебания:
- Его святейшество согласен...
- Как?! Вы еще здесь? - изумился Бонапарт, вынужденный прервать свои
размышления. - Я ведь уже сказал то, что вам надлежит запомнить и донести до
его святейшества. А в согласии папы я не нуждаюсь.
Этот эпизод не являл собой показного пренебрежения - Бонапарт
действительно погрузился в размышления. Было над чем задуматься. Здесь в
Италии он последовательно, одну за другой, разбил три австрийских армии, но
на Рейне австрийцы били французов, и Бонапарт, в отличие от Директории, не
мог не переживать из-за этого. Природа, щедро наделив его изощренным
коварством, начисто обделила злорадством. На Рейне гибли французы, редела
лучшая армия Республики, а то обстоятельство, что это косвенным образом
возвеличивает его успехи как генерала, затмившего полководческий талант
Моро, было делом для него не существенным. Он не намеревался играть в
гамлетовские игры. Он ощущал себя государем. И не стремился так уж скрывать
это. Получив с почтой кипу парижских газет, он находил в них между строк то,
что приводило его в бешенство: Французская республика корчилась в муках
безвременья и безвластия.И неизвестно было: то ли она только рождалась в
страданиях и воплях, то ли уже агонизировала, едва родившись.
Внезапно оживилось тлевшее доселе роялистское движение, осмелевшие
вожди шуанов стремились поднять Бретань и Нормандию. Республику уже
ненавидели, так и не поняв, что это такое. Дороговизна росла с каждым днем.
Финансы, торговля, промышленность - все пришло в расстройство и упадок.
Солдаты целыми взводами дезертировали из армии генерала Моро и становились
разбойниками. Столичные казнокрады, спекулянты и перекупщики не и видели и
не желали видеть приближающегося конца. 11охоже, не видела его и
самодовольная Директория.
"Республика... демократия... равенство", - задумчиво бормотал Бонапарт,
словно пытаясь заново вникнуть и суть этих знакомых понятий. Не получалось.
Он всматривался в рисованные портреты вождей, лица которых были исполнены