"Сергей Николаевич Голубов. Снимем, товарищи, шапки! " - читать интересную книгу автора

по-детски узенькие плечи развернулись в длинное коромысло.
Но как был он смолоду упорен, настойчив и в суждениях своих суховат,
таким и остался. И по-прежнему не хватало простора для творческой мысли в
его умной, смелой и честной голове. Отношения Наркевича с Карбышевым
складывались так, что разногласий между ними не было и не могло быть; только
вел вперед Карбышев, а Наркевич лишь следовал с остановками; Карбышев
открывал, а Наркевич догонял и придерживал.
Между тем время не шло, а бежало, и механика скорости, с которой оно
совершало свой бег, казалась непостижимой. Дряхлое, безобразное исчезало,
как сон, со старых улиц Москвы. Новое буйно поднималось на них в
железобетоне и стекле гигантских сооружений, в сверкающем мраморе облицовок,
в небывалой ширине тщательно выпрямленных трасс. И Карбышев и Наркевич - оба
видели это. Вот они глядят из НИО в окно, как бы ожидая подсказки от того,
что происходит снаружи. Но там нет ничего интересного. День хоть и майский,
а серенький; в воздухе парит; пахнет близким дождем. По контрасту с этой
обыкновенностью Наркевич вспоминает последние концерты Барсовой и
Козловского. Наркевич знает толк в музыке, и ему приятно вспомнить, как пела
вместе с Барсовой и Козловским жизнь и как в ее чистом голосе звенело
счастье. На концерт Поля Робсона Наркевич не попал, но, когда Мариан
Андерсон выступала в Большом зале Консерватории,* он сидел и слушал, застыв
в немом очаровании. И сейчас он слушает, как за окном шумит Москва, но все
еще слышит негритянскую песенку Андерсон...
______________
* Концерты П. Робсона и М. Андерсон состоялись в Москве зимой
1934/35 г.

Парит... Пахнет дождем... Все? Нет. Шумит Москва. Это шум самой
стремительной жизни на всем земном шаре. За Москвой идет страна, недавно
завершившая гигантский тур великого пятилетнего труда. Вдруг что-то
поднимает Карбышева со стула и ставит на ноги.
- Люблю новенькое. А вы чем можете похвастать?
Карбышев быстро заходил, почти забегал по маленькому кабинету, с жадным
нетерпением потирая руки. Сегодня он пришел за последними расчетами по
движению танка.
- Чем можете похвастать, Глеб?
- Расчеты сделаны. Да, танк не пройдет ни через болота, ни через
срубленный, но невыкорчеванный лес, ни через отлогости крутизной больше
сорока градусов, ни через отвесные эскарпы высотой больше, чем сам танк...
Наркевич закурил папиросу, отошел от окна и, повернувшись спиной к
звонкой майской улице, собрался доказательно представить расчет, когда
Карбышев остановился прямо перед ним.
- Слушайте, Глеб! - взволнованно сказал он. - Почему мы так медленно
работаем?
- Я не думаю...
- А я думаю. Только об этом и думаю. Вот уже скоро полгода, как Гитлер
уселся на загорбок немецкого народа. И рейхстаг сгорел. И Япония вышла из
Лиги наций. А мы... Читали вы в газетах последнюю речь Гитлера?
- Да...
- Что же это такое, Глеб? Что такое фашизм?
Наркевич отлично знал, что такое фашизм. И удивился элементарности